Семь клинков во мраке - Сэм Сайкс

– А ты подаешь чертовски хорошие клецки, Триш.

Он улыбнулся так широко, что чуть лицо, на хер, не треснуло. Коротко кивнул и принялся за готовку, хотя я прекрасно видела, что он пытается скрыть румянец столь яркий, что за милю в темноте бы сиял.

Меня хотелось поговорить с ним еще. Не то чтобы он меня заинтересовал, не подумай – он был мил, но все-таки слишком юн. Просто было приятно… ну, знаешь, именно поговорить. Не торговаться, не лгать, не угрожать, а просто побеседовать с хорошим мальчишкой, который готовил хорошие клецки. Иногда сложно вспомнить, каково это. И всякий раз, как я открываю рот, чтобы в очередной раз солгать или выругаться, становится еще чуть сложнее.

Его звали Триш. Он был милым и редко общался с женщинами. И подавал чертовски вкусные клецки.

Знала бы я, что вскоре разрушу его жизнь, мне, наверное, стало бы стыдно уже тогда.

Однажды фригольд нанял меня избавить их от костолома. Такая огромная, жуткая тварина, похожая на краба с панцирем из черепов. Она перемалывает кости жертв и лепит себе новый панцирь, когда наступает пора размножаться. Костоломы рыскают по полям сражений и кладбищам, выкапывают гнилые трупы и достают кости. Попотеть пришлось охеренно, честно говоря, за столько мне не заплатили.

Но я отвлеклась.

Суть в том, что даже существо, которое жрало трупы, воняло не так страшно, как тот гребаный чердак.

Второй этаж лавки оказался складом потертых горшков, разбитых сковородок и банок с соленьями на хлипких полках. Вполне естественное зрелище для лавки, где подают клецки, однако помимо этого хлама там обнаружились парочка портретов с ряжеными мужиками, сломанный вокафон, сундук со старыми одежками и, в принципе, весь набор дерьма, которое только можно встретить в доме у старухи.

Я не злилась. В этом, в конце концов, и заключался весь смысл.

Я принялась осторожно обходить заплесневелый хлам, каждые несколько шагов поглядывая на стены. И водить носом. От стен несло дождевой сыростью и старостью, но вот напротив ящика с непарными ботинками запах стал чуть менее странным.

Я постучала по стене.

За ней кто-то суетливо засеменил, остановился, выплюнул крайне грязное ругательство и что-то проворчал. Застонали старые петли. Потайная дверь распахнулась, заставив меня отступить на шаг. Из-за нее хлынул теплый свет, вырисовывая на лице хмурой старухи на пороге недовольные тени.

– Сказано было – десять минут, – буркнула она.

– Я ела.

– Прошло двадцать.

– Ну, – заметила я, проскальзывая мимо нее, – в следующий раз лепи клецки дерьмовей.

– Следи за языком, – прошипела хозяйка, закрывая за мной дверь.

После вонючего коридора, оставшегося позади, мне открылась совершенно иная картина – прямо-таки верх утонченности. Лампа омывала теплым, ласковым светом покрытые коврами полы и кожаную мебель. Двери вели в крошечные, но роскошные спальню и ванную. Пахло роскошью – отменным табаком, старинной кожей и еще более старинной выпивкой.

Как раз в таком доме я мечтала бы когда-нибудь поселиться – правда, не хватало окна.

Но, с другой стороны, зачем же выдавать свое укромное шпионское логово?

– Сие будет значить, что я отступлю от совершенства. – Старуха прошла в комнату; ее поступь стала чуть стремительнее, спина – чуть прямее. – А моего положения иначе чем непогрешимостью не добиться. – Он помолчала, глянула поверх моего плеча, хмуро и неожиданно пристально. – Именно поэтому ты ищешь встречи со мной каждые три месяца.

Затем она выразительно глянула на мой плащ. Закатив глаза, я сняла его.

– Разве прошло уже так много?

– В своих интригах ты действуешь подобно часам, Салазанка. – Старуха потрясла ноющей высохшей рукой. После этого жеста ее пальцы вдруг стали сильными, мужскими. – В определенное время можно с уверенностью ожидать, что ты поднимешь грандиозный шум, устроишь стрельбу и, согласно общей тенденции, усложнишь мне жизнь.

– Так себе метафора, – фыркнула я. – Что, возраст берет свое?

Она ощерила зубы – уже не желтые, не гнилые.

– Ты прекрасно знаешь, что это всего лишь личина.

– Каюсь, виновата. – Я усмехнулась – отчасти заносчиво, отчасти подобострастно, что она ненавидела. – Просто решила, что раз ты ее носишь столько времени, то уже останешься старухой навсегда.

Она выпрямилась во весь свой внушительный рост, которым еще недавно не обладала. Ладони, сильные и широкие, сжались в кулаки. Кожа пошла рябью, словно воды озера.

И я уловила песнь Госпожи.

Все это свершилось так быстро, что я едва успела уследить. Туловище вытянулось, спина окрепла, грудь обернулась гладкими мышцами. Ноги разогнулись, лицо разгладилось, кости обесстарились – и я знаю, что такого слова не существует, но понятия не имею, как иначе это описать.

Да и как вообще можно описать работу мастера масок?

Безумная херь – вот, думаю, неплохо для начала. Именно это пришло мне в голову, когда платье на хозяйке заведения вдруг померкло и вместо него возникло изящное одеяние из фиолетового и черного шелка. На ставшем вдруг высоком, поджаром и очень, очень мужском теле.

Она… точнее, уже он смотрел на меня хищными глазами. Я в ответ поморщилась и отвернулась.

– Бля, никогда не привыкну. Вот надо тебе было прямо передо мной это делать?

– Следи за языком, – огрызнулся высокий мужчина, грациозно скрещивая руки на груди. Голос его, пусть и не такой скрипучий, как в женской ипостаси, все же звучал с характерной для возраста хрипотцой. Да и волосы, пусть не цвета темной стали, как у старухи, отливали благородной сединой.

Он мог принять любой облик, разумеется, однако чью бы роль он ни играл – старухи, юноши, ребенка, бродячего пса, – Алотен, глава имперской разведки, всегда оставался брюзгливым старым говнюком.

– И ничуть не поверю, что тебе не доводилось видеть более непристойные вещи, нежели искусство мастера масок. – Алотен прошел к спальне поступью дворянина, замер с нарочитой драматичностью оперного актера. – Откровенно говоря, ничуть не поверю, что тебе не доводилось их самой же и вытворять.

– Да ладно? Ну, я-то тебя смотреть на них не заставляю, а?! – крикнула я ему вслед.

– Нет. Всего-навсего приходишь, когда тебе от них надо отделаться, – отозвался Алотен.

– И как будто я для тебя ничего в жизни не делала, – парировала я. – Не твоя ли давняя подруга позаботилась о революционных агентах, что шастали вокруг твоей лавки?

– Припоминаю, что с ними разделалась разбойного вида женщина, разукрашенная татуировками и разодетая как дикарка. – Он выразительно глянул на меня через плечо. – Уж точно не талантливая девушка, бок о бок с которой я имел удовольствие служить Империуму.