Семь клинков во мраке - Сэм Сайкс

– С дороги, лицо со шрамом.

Их тут не было.

Любой другой ночью я нашла бы, что сказать полуголому амбалу, который протиснулся мимо меня, спеша к площади. Доброй ночью я бы даже, наверное, опустила слова и перешла сразу к кулакам.

Однако эта ночь не была доброй, я совсем не желала дотрагиваться до сальных личностей и пришла сюда по делу.

Но подобной выдержки никто больше не проявлял. По площади шатались всевозможные изгои, разбойники, контрабандисты и полный набор отбросов общества, чередуя пьяные сборища с пьяными драками. Держась на расстоянии, но все еще опасно близко к буйству вокруг, в тени под навесом шныряли Пеплоусты, наблюдательные и безразличные к тем, кто может знать об их братстве.

Напряжения, которое царило на главных улицах, здесь не чувствовалось. Любого пойманного на Жучьей площади революционера или имперца ждало наказание. Поэтому здесь могли разве что бить бутылки да работать кулаками.

«Зато они стараются от души, храни их кто-нибудь», – подумала я, протискиваясь мимо очень крупной женщины, которая пыталась затолкать очень крупному мужику в глотку свой очень крупный кулак.

Таверны кишели бродягами, любой из которых мог оказаться доверху полон нужных мне секретов. Несколько наклов, немного угощения, и я узнаю имена всех, кто показывался в радиусе двадцати миль от Последнесвета за минувшие два месяца.

И уверена, что, испытывай я хотя бы малейшее желание зайти в заведение, смердящее как птичий загон с надравшимися дешевого вискаря боровами, которые об этом вечере страшно пожалеют наутро, я добыла бы все необходимые сведения.

Да ну их на хер. Я же только отмылась.

Я пропихивалась сквозь толпы, огибала драки, по пути рассеянно ломая пальцы, тянущиеся слишком близко, пока не добралась до скромного двухэтажного домика, втиснутого между заброшенной лавкой специй и складом, заколоченным досками.

В нос ударил запах кипящей воды и жареного теста. Гвалт здесь притих до оживленного гула голосов. Я глянула на вывеску над дверью и улыбнулась.

«Клецки бабули Атэки».

Ничего не изменилось.

Я хотела толкнуть дверь, но помедлила, вспомнив, что стоит снять капюшон. Хозяйка уделяла манерам огромное внимание. И я не смела ее оскорбить.

Ведь я собиралась просить об услуге.

Заведение встретило меня музыкой из старого вокафона – играла шероховатая опера, написанная еще до моего рождения. Уместная атмосфера для тамошних завсегдатаев.

Не похожие на потных задир, гости этого заведения, пожилые, седовласые мужчины и женщины в сильно поношенных плащах пускали кольца дыма из тонких трубок. Большинство сгрудились за центральным столом и внимательно наблюдали за схваткой жуков.

Остальные разместились за небольшими столиками и стойками, где аккуратно поедали клецки или прихлебывали суп. Когда я вошла, лишь несколько гостей с подозрением нахмурили седые брови, но я была менее интересным зрелищем, нежели жуки, и на меня быстро перестали обращать внимание.

Оно и к лучшему. Я жаждала внимания лишь одной пожилой персоны.

Она сидела за стойкой у дальней стены заведения, окутанная завесой пара, поднимающегося от кипящих горшков. Спрятанные под платком седые волосы, приземистая фигура в рубахе и фартуке, глубокие морщины и хмурый вид. Она даже не подняла на меня взгляд, продолжая сосредоточенно рубить мясо, овощи, заворачивать их в тесто и бросать в горшки.

Я подтянула к стойке стул. Ко мне тут же прискакал помощник хозяйки, единственный, кому здесь было меньше пятидесяти лет.

– Добро пожаловать, усталая путница! – неприкрыто засиял он, обрадованный наконец увидеть лицо без морщин; остальные гости ничего не заметили. – Надеюсь, вы нагуляли аппетит. Лучших клецок, чем у бабули Атэки, не сыскать во всем Шраме.

Я улыбнулась в ответ. Такое внимание приятно, и можно ненадолго притвориться, что мы всего лишь молодые люди, которые перемигиваются и обмениваются улыбками. Я уже и забыла, когда со мной такое случалось в последний раз.

И случалось ли вообще.

– Это я слыхала. И хотела бы узнать, что в меню.

– О, вам повезло, – отозвался молодой человек. – Сегодня мы подаем особенные клецки, с капустой и перцами, острое блюдо, которое…

– Если не возражаете… – Ужасно не хотелось его прерывать, но пришлось. Я глянула на старуху. – Я хотела бы услышать все от мастера.

Парнишка заметно оскорбился. Однако я внимательно следила за хозяйкой. Та глянула на меня искоса темными, слезящимися глазами. На мгновение мне показалось, что она вот-вот в меня плюнет. Старуха, впрочем, продолжила резать мясо.

– Острые клецки, – буркнула она. – Перцы, капуста, свинина.

– Предпочитаю курицу, – сказала я.

– Кончилась курица.

– Говядина?

– Кончилась говядина.

Я помолчала, пристально на нее глядя.

– А как насчет ротака?

Хозяйка ответила заинтересованным взглядом.

– Мерзкий вкус.

– Зато утолит любой голод.

Старуха перестала орудовать ножом. На мгновение ее косой взгляд стал прямым. И она негромко понимающе хмыкнула.

Повернувшись к разделочной доске, она случайно зацепила склянку со специями, и та покатилась по стойке. Я поймала и потянулась, чтобы ее вернуть. На мою ладонь вдруг легла рука хозяйки, и с тонких губ сорвался не слышный больше никому шепот:

– Десять минут. Наверх.

Я кивнула. Старуха отпустила мою руку, поставила склянку на место.

– Отдохну. – Она стянула фартук, бросила его растерявшемуся помощнику и ткнула в меня. – Ей – тарелку клецок. И воды.

– Виски, – поправила я.

– Воды, – сощурилась хозяйка и, развернувшись, скрылась за занавесью. – Вернусь, как только.

Парнишка сердито вздохнул ей вслед. Выловил из горшка дымящиеся клецки, выложил на тарелку, протянул ее мне вместе со стаканом воды и виноватой улыбкой.

– Простите. Я бы подал вам виски, вот только она его не держит. – Он неловко помялся, потом бросил на меня смущенный взгляд. – Если пожелаете, я мог бы… сбегать в таверну, прихватить вам бутыль?

Я улыбнулась, махнула рукой.

– Не стоит. Уверена, виски только испортит вкус. – Я подхватила клецку, окунула ее в соус. – Но спасибо, что предложил.

– Что угодно! – с широкой улыбкой отозвался парнишка. Кашлянул, встревоженно глянул. – Э-э, то есть если вам что-нибудь угодно, дайте мне знать, хорошо?

– Как тебя звать?

– Триш, – просиял он. – Тришикатака, если полностью. Мои родители были, э-э, из Империума.

Я забросила клецку в рот, прожевала.