Ястреб на перчатке - Александр Рау
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаю, как сестра. Все, беги. — Он шлепнул ее на прощание чуть ниже талии. И потом долго смотрел вслед.
Риккардо долго бродил по резиденции, каждая комната, каждая вещь в которой были дороги и знакомы ему с детства. Он гладил рукой любимые вещи, листал книги в кабинете, старался посидеть в каждом кресле, не пропустить ни один диван. Поднялся на башенку, окинул взглядом Осбен и тот кусочек любимого Камоэнса, что был оттуда виден. Долго смотрел на Спящую Гору, не отрывал взгляд, пока глаза не начали слезиться. Спустился вниз. Зашел в обеденную залу. Портреты предков внимательно следили за ним — кто сурово, кто с одобрением. Вернулся в кабинет, написал письма друзьям и родственникам, оставил последние указания подданным: судьям, чиновникам, Совету старейшин Кардеса; особо отписал друзьям-паасинам — кровью — они поймут и просьбу исполнят: защитят и охранят. Франческо — два письма. Одно, чтобы сильно не расстраивался и спокойно выпустил Феррейру и Пат из Осбена. Другое насчет Жофре. Кармен — длинное письмо, заканчивающееся словами: «Будь счастлива, девочка».
И еще одно — храброму моднику Гаспару, недавно получившему хороший урок. Своего ума у барона пока мало, но чужой совет он ценить умеет.
Запечатал сургучом и графской печатью послание королю, в договор вносилась маленькая посмертная поправка, Хорхе должен был ее принять. Собрал сундук книг — в подарок магу Гийому, как и обещал.
Окинул кабинет взглядом: все дела сделаны. Поправил волосы перед зеркалом и бодрым шагом отправился к Патриции.
Стук в дверь.
— Входите, — услышал он любимый голос. — Риккардо, — внезапно смутилась она.
— Да, Пат, это я, — грустно улыбнулся он.
— Что-нибудь случилось? Что-то хочешь мне сказать? — спросила она, вертя пальцами маленькую стеклянную статуэтку.
— Я дописал книгу, Пат, — спокойно произнес Риккардо.
Статуэтка со звоном разбилась о паркетный пол.
— Ну вот, теперь ты ногу можешь порезать, — сокрушенно заметил он. — Какая ты неаккуратная. Зачем так волноваться?
Патриция не отвечала, отступила на шаг назад, схватилась за ручку кресла.
— Тебе плохо, Пат? — он понимал, что это глупый вопрос, но все-таки спросил.
— А ты как думаешь, Риккардо? — Она закусила губу. — Нужно, чтобы я плясала от радости? Хочешь, спляшу?!
— Не кричи! — попросил Риккардо. — Ты же сама этого хотела.
— Сейчас не знаю, — еле слышно ответила Пат, — сейчас уже не хочу…
— Мы потерялись, Пат. Оторвались от мира, друг от друга. Прошлое не вернуть, а будущего нет. У меня нет. У тебя все еще впереди. Настоящее уходит, как песок в часах. Нет смысла тянуть, усиливая боль. Я рад, что ты здесь. Слово нужно держать. Я бы принял яд сам, но решил вначале зайти к тебе. Ты плачешь, Пат?
— Нет, Риккардо. — Она вытерла слезу и замолчала.
Он тоже замолчал. Долго смотрел на девушку, не отводя взор. Наконец сказал:
— Ну я пошел. Прощай, Пат.
— Подожди, — остановила его она, — самоубийство — грех, даже у вас, еретиков.
Риккардо кивнул.
— Я дам тебе яд.
— Возьмешь грех убийства на себя? Не надо.
— Он падет на короля. Я ведь его Смерть, — криво, прикусив губу, улыбнулась девушка.
Она присела к одному из привезенных с собой сундуков. Достала из него небольшой ларец. Нажала секретную кнопку. Крышка со щелчком отворилась. Девушка прошлась взглядом по двум десяткам бутылочек темного стекла, закрепленных в специальных подставках. Выбрала одну.
— Что это? — спросил Риккардо.
— Гальт, — ответила Патриция. — Должна же быть в жизни хоть какая-то справедливость?
— Пройдем в мой кабинет, — попросил он.
Зайдя в комнату, Риккардо закрыл за собой дверь, чтобы не мешали.
— Проходи, садись, — предложил он Пат.
Открыл один из ящиков стола. Достал початую бутылку вина. Пояснил:
— Повезло, Кармен еще не успела конфисковать. Красное. Белое лучше — перебило бы запах гальта, но что есть, то есть.
Патриция молчала.
Бокал оказался только один, Риккардо снял с полки громадный кубок.
— Из этого кубка король Хуан, забыл, какой по счету, однажды надрался до полусмерти вместе с моим тезкой, с тем, что слыл колдуном. Пили по очереди, до дна. Сюда две бутылки влезает. Да, не люди были — герои. Но мне и бокала хватит.
— Прекрати! — Пат сорвалась на крик.
— Хорошо, — тихо ответил он, — больше не буду.
Он поставил на стол бокал и кубок, разлил вино.
— Дай сюда яд.
— Я сама, — решительно произнесла Пат, но руки ее подвели, едва не рассыпала яд мимо кубка. Риккардо ей помог.
— За тебя! — Риккардо протянул к ней кубок.
— Я выпью с тобой, де Вега, но неужели ты думаешь, что я буду чокаться с тем, кого убиваю?! — Пат затрясло, из глаз брызнули слезы.
— Что ты, любимая, не плачь. — Риккардо залпом осушил кубок, бросил на пол, хотел ее поцеловать, но остановился, вытер губы и лишь обнял. — Не плачь, прости меня. Все будет хорошо, — шептал он ей на ухо глупые слова. — Не плачь, Пат, прошу, не плачь…
Риккардо прошел к креслу, опустился на него, усадил Пат себе на колени. Ему вдруг захотелось спать.
— У тебя кровь! — воскликнула девушка, увидев пятно на рубашке. Кровь просочилась сквозь повязку.
— Да, кровь, за все нужно платить. Пат, любимая, там книга на столе. «Три друга». Возьми ее. Открой, когда вернешься в столицу, когда будет совсем плохо…
— Хорошо.
Мгновения медленно сочились сквозь стену, разделяющую прошлое, настоящее и будущее. Тишина обволакивала, тянула в сон. За окном над Спящей Горой разгорался закат.
— Красиво, Пат, — произнес Риккардо, прижимая ее крепче к себе.
— Да, — согласилась девушка, граф чувствовал, как бьется ее сердце. Быстро-быстро, еще немного — и выскочит из груди.
— Прости меня, Пат, — сказал он внезапно. — Прости за все. За Васкеса, хоть я и не должен просить за него прощения. За Анну, за твоего неродившегося ребенка. За боль, что причинил тебе. Прости меня, — горячо шептал Риккардо. Он говорил медленно, точно через силу.
Она долго не отвечала.
— Пат?
— Я тебя прощаю, — сказала она и прикусила губу до крови, зная, что никогда не сможет простить его до конца.
Риккардо поцеловал ее в губы, стер языком капельку крови.
— Все будет хорошо, Пат.
Девушка молчала. Риккардо посмотрел ей в глаза.
— Пат, скажи, что ты меня любишь.
— Не могу, это не так. Я не люблю тебя, Риккардо.