Кутузов - Алексей Шишов

Александр I — Екатерине Павловне.

18 сентября [1812] С.-Петербург

[…] Нечего удивляться, когда на человека, постигнутого несчастьем, нападают и терзают его. Я никогда не обманывал себя на этот счет и знал, что со мной поступят также, чуть судьба перестанет мне благоприятствовать. Мне суждено, быть может, лишиться даже друзей, на которых больше всего я рассчитывал. Все это, по несчастью, в порядке вещей в здешнем мире! […] Что лучше, как руководствоваться своими убеждениями? Им только и следовал я, назначая Барклая главнокомандующим 1-й армии за его заслуги в прошлые войны против французов и шведов. Именно они говорят мне, что он превосходит Багратиона в знаниях. Грубые ошибки, сделанные сим последним в этой кампании и бывшие отчасти причиною наших неудач, только подкрепили меня в этом убеждении, при котором меньше, чем когда-либо, я мог считать его способным быть во главе обеих армий, соединенных под Смоленском. […]

В Петербурге я нашел всех за назначение главнокомандующим старика Кутузова; это было единодушное желание. Так как я знаю Кутузова, то я противился сначала его назначению, но когда Ростопчин в своем письме от 5 августа известил меня, что и в Москве все за Кутузова, не считая Барклая и Багратиона годными для главного начальства, и когда, как нарочно, Барклай делал глупость за глупостью под Смоленском, мне не оставалось ничего иного, как уступить общему желанию — и я назначил Кутузова.

Я и теперь думаю, что при тех обстоятельствах, в которых мы находились, мне нельзя было не выбрать из трех генералов, одинаково мало подходящих в главнокомандующие, того, за которого были все. […]

После того, что я пожертвовал для пользы моим самолюбием, оставив армию, где полагали, что я приношу вред, снимая с генералов всякую ответственность, что не внушаю войскам никакого доверия, и поставленными мне в вину поражениями, делаю их более прискорбными, чем те, которые зачли бы за генералами, — судите, дорогой друг, как мне должно быть мучительно услышать, что моя честь подвергается нападкам.

Ведь я поступил, как того желали, покидая армию, тогда как сам только и хотел, что быть с армией. До назначения Кутузова я твердо решил вернуться к ней, а отказался же от этого намерения лишь после этого назначения, отчасти по воспоминанию, что произошло при Аустерлице из-за лживого характера Кутузова, отчасти по вашим собственным советам и советам многих других, одного с вами мнения. […]

Напротив, мое намерение было воспользоваться первой минутой действительного преимущества нашей армии над неприятелем, которое бы вынудило его отступить, чтоб, действительно, приехать в Москву. Даже после известия о битве 26 числа я выехал бы тотчас, не напиши мне Кутузов в том же рапорте, что он решил отступить на 6 верст, чтобы дать отдых войскам. Эти роковые 6 верст, отравившие мне радость победы, вынудили меня подождать следующего рапорта; из него я увидел ясно только одни бедствия. […]

Что касается меня, дорогой друг, то я могу единственно ручаться за то, что мое сердце, все мои намерения и мое рвение будут клониться к тому, что, по моему убеждению, может служить на благо и на пользу отечеству. Относительно таланта, может, у меня его недостаточно, но ведь таланты не приобретаются, они — дар природы.

Справедливости ради должен признать, что ничего нет удивительного в моих неудачах, когда у меня нет хороших помощников, когда терплю недостаток в деятелях по всем частям, призван вести такую громадную машину, в такое ужасное время и против врага адски вероломного, но и высоко талантливого, которого поддерживают соединенные силы всей Европы и множество даровитых людей, появившихся за 20 лет войны и революции. Вспомните, как часто в наших с вами беседах мы предвидели эти неудачи, допускали даже возможность потерять обе столицы и что единственным средством против бедствий этого ужасного времени мы признали твердость.

Я далек от того, чтобы упасть духом под гнетом сыплющихся на меня ударов. Напротив, более чем когда-либо, я решил упорствовать в борьбе и к этой цели направлены все мои заботы. […]

Наполеон М.И. Кутузову.

3 октября [По новому стилю.] 1812 года. Москва.

Князь Кутузов!

Посылаю к Вам одного из Моих генерал-адъютантов для переговоров о многих важных делах. Хочу, чтоб Ваша Светлость поверили тому, что он Вам скажет, особенно когда он выразит Вам чувства уважения и особого внимания, которые Я с давних пор питаю к Вам. Не имея сказать ничего другого этим письмом, молю Всевышнего, чтобы он хранил Вас, князь Кутузов, под своим священным и благим покровом.

Наполеон.

А.Л.Ж. де Сталь — Е.И. Кутузовой.

24 сентября (5 октября) [1812]. Стокгольм.

Как благодарна я Вам, княгиня, за Ваше письмо; я уже думала, что забыта Вами — это было бы естественно при таких обстоятельствах, но прискорбно для меня. Действительно, князь, Ваш супруг был Фабием в отношении этого африканца; он дерзнул выжидать и ему удалось, дай Бог однакоже, чтобы успех этот был полным, такому человеку как Наполеон, вселенная повинуется, его силы неистощимы, он вызовет войска из Германии и, конечно, соединит все усилия чтобы изгладить позор, испытанный им в первый раз в жизни.

Поддержите энергию Вашего супруга в минуту, когда, быть может, успех ему изменит — я уверена, что с этой стороны он найдет опору и ему будет принадлежать честь изменить судьбу мира. Вы вполне достойны, княгиня, чувствовать энтузиазм, который должно возбуждать такое положение — вообще, на Вас лежит ответственность войны. […]

Боже мой, как завидую я Вам, я не знаю судьбы более прекрасной, как быть женою великого человека! Будьте так добры сказать генералу Милорадовичу, что я готовлю ему лавровый венок, как достойному сподвижнику своего полководца. Тысячу приветствий.

М.И. Кутузов Маршалу Бертье.

8 октября 1812.

Князь!

Полковник Бертеми, которого я разрешил пропустить до своей главной квартиры, вручил мне письмо, которое ваша светлость поручили ему передать мне. Об всем, что составляет предмет сего нового обращения, я уже немедля представил его императорскому величеству, и передатчиком сего был, как, без сомнения, вам известно, генерал-адъютант князь Волконский.

Однако, принимая во внимание дальнее расстояние и дурные дороги в настоящее время года, невозможно, чтобы я мог уже получить ответ по этому поводу. А потому мне остается только сослаться на то, что я имел сказать по этому вопросу генералу Лористону.

Однако повторю здесь истину, значение и силу которой вы, князь, несомненно, оцените: трудно остановить народ, ожесточенный всем тем, что он видел, народ, который в продолжение двухсот лет не видел войн на своей земле, народ, готовый жертвовать собою для родины и который не делает различий между тем, что принято и что не принято в войнах обыкновенных.

Что же касается армий, мне вверенных, то я надеюсь, князь, что все признают в их образе действий правила, характеризующие храбрый, честный и великодушный народ. В продолжение моей долголетней военной службы я иных правил никогда не знал и уверен, что враги, с которыми я когда-либо сражался, всегда отдавали должную справедливость моим принципам.