Аденауэр. Отец новой Германии - Чарлз Уильямс

Однако у Ленца были и крупные недостатки. Он был слишком большим жизнелюбом, часто не в меру болтал и выбалтывал то, что не должно было выходить за рамки узкого круга, и — что особенно раздражало Аденауэра — не отличался особой пунктуальностью. Тем не менее лучшей кандидатуры найти не удалось. Впрочем, Аденауэр и не хотел особенно искать; у него был свой фаворит, которого он, однако, не мог назначить на руководящую должность из-за его густо-коричневого прошлого. Его звали Ганс Глобке.

Это был человек внешне ничем не примечательный, в толпе он не привлек бы к себе абсолютно никакого внимания. Он родился на рубеже XIX и XX веков в Аахене в семье зажиточного торговца верхней одеждой. После получения высшего образования в 1921 году поступил на государственную службу, в 1929-м был переведен в прусское Министерство внутренних дел, которое в 1934-м слилось с общеимперским МВД, где стал начальником отдела, занимавшегося вопросами гражданства, и с 1936 по 1939 год участвовал в составлении пресловутых «расовых законов». Современные исследователи считают, что Глобке играл активную роль в реализации нацистской расовой политики, в том числе и в преследовании евреев.

Глобке был глубоко верующим католиком. С 1922 но 1933 год он являлся членом партии Центра и, кстати, объяснял тот факт, что не ушел из МВД при Гитлере, именно повелением церкви, которая нуждалась в надежном источнике информации из самого центра нацистской машины власти. Во всяком случае, службу он продолжал не из-за жалованья: в 1934 году он удачно женился на богатой наследнице, так что средств на жизнь у него было более чем достаточно. Говоря на современном жаргоне спецслужб, он, если верить его утверждениям, был «кротом» Ватикана в нацистском МВД. Необходимостью маскировать эту свою роль тайного агента он объяснял и поданное им в 1940 году заявление о приеме в партию, которое, между прочим, было отклонено но личному указанию Мартина Бормана.

После войны Глобке сумел представить комиссии по денацификации показания свидетелей, которые сводились к тому, что он никогда не был членом НСДАП и действительно снабжал церковных иерархов важной секретной информацией. В частности, кардинал фон Прейсинг заявил, что Глобке «знакомил меня и моих братьев с планами и решениями министерства, отдельными разрабатывавшимися там проектами весьма конфиденциального характера… Он оказывал нам ценную помощь в организации нашей работы по спасению евреев и «мишлингов»[36], предупреждая нас о готовившихся против них акциях».

Возможно, что все это было именно так. Однако имелось два вопроса, на которых так и не было дано удовлетворительного ответа. Первый: знал ли Глобке о планах «окончательного решения еврейского вопроса», другими словами — знал ли он о намерении гитлеровской верхушки физически уничтожить все еврейское население Европы? Учитывая его позицию в иерархии нацистского МВД, трудно предположить, что не знал, однако упоминал ли он об этих планах в своей информации и делал ли попытки как-то помешать их реализации? Второй: почему он так усердствовал в составлении «комментариев» к печально известным антисемитским «Нюрнбергским декретам» 1935 года, что даже удостоился похвалы в официальной газете рейха? Комплименты в его адрес, содержащиеся в номере за 11 марта 1936 года, достаточно красноречивы.

В свою защиту Глобке приводил ряд аргументов: он в принципе мог бы отказаться от работы над декретами, но тогда неминуемо попал бы под подозрение, а это повредило бы ему как агенту; он «надеялся на то, что нацистский режим со временем станет более либеральным»; но основным доводом был тот, что использовали и многие другие соучастники гитлеровских преступлений, — административный пресс, давивший на чиновников, не являвшихся членами НСДАП.

Прошлое Глобке несколько раз после 1945 года становилось предметом тщательных расследований, но каждый раз ему удавалось выходить сухим из воды. Аденауэр был доволен: наличия преступных умыслов в прежней деятельности этого нацистского чиновника никому доказать так и не удалось. Тем не менее его репутация серьезно пострадала. Глобке сам понимал, насколько он уязвим, и, когда Аденауэр предложил ему возглавить Ведомство федерального канцлера, он отказался и предложил вместо себя кандидатуру Ленца. Сам он занял скромную чиновничью должность в Министерстве внутренних дел. Фактически же именно ему Ленц делегировал значительную долю тех полномочий и поручений, которые в принципе входили в его исключительную компетенцию. В результате Глобке установил тесный контакт с канцлером и вскоре стал играть роль его главного и незаменимого помощника. Он отлично разбирался в механизмах власти и умел буквально впитывать в себя все слухи и сплетни боннской политической кухни. Он узнал, кто и в какой мере определяет погоду в каждой из земельных администраций, раздобыл сведения об их сильных и слабых сторонах, словом, собрал всю подноготную о каждом более или менее влиятельном лице в правительственном аппарате Федеративной Республики. Он стал глазами и ушами Аденауэра и вскоре — постоянным спутником во время послеобеденного моциона канцлера; их можно было часто видеть прогуливающимися вдвоем по дорожкам Шаумбургского парка.

Установить плотный и всепроникающий контроль над чиновничьим аппаратом правительства — это было важно, но не достаточно. Оставался еще бундестаг с его буйными и непредсказуемыми депутатами. Тут ему помогало его искусство оратора. Когда он сам подвергался нападкам с трибуны нижней палаты, то делал вид, что его это вообще не касается; но его лицу трудно было сказать, что он вообще слышит слова критики в свой адрес. Зато когда его самого во время выступления прерывали возгласами с мест, он не оставался в долгу: его кёльнский акцент становился сильнее, и он обрушивал на смельчака всю мощь своего непревзойденного сарказма. В умении овладеть парламентской аудиторией с ним мог соперничать разве только социал-демократ Карло Шмид.

Впрочем, определенные проблемы Аденауэр испытывал даже с фракций своего собственного блока ХДС/ХСС. Чтобы держать «своих» депутатов в должном повиновении, он нашел и здесь подходящего человека. Это был Генрих Кроне. Когда-то он занимал пост заместителя генерального секретаря партии Центра; в Третьем рейхе он, подобно Аденауэру, оказался не у дел и держался ниже травы тише воды. Он стал одним из инициаторов создания ХДС в Берлине в 1945 году, затем переехал на запад и в 1949 году был избран депутатом бундестага. В отличие от формального руководителя фракции ХДС/ХСС Генриха фон Брентано Кроне не имел особых политических амбиций, что в глазах Аденауэра было важным достоинством. К началу 50-х годов именно Кроне стал главным связующим звеном между Ведомством федерального канцлера и парламентом.

Оставались еще члены кабинета. Большая часть из них была доверенными людьми Аденауэра. Даже Кайзер смирился; время от времени он, правда, угрожал уходом в отставку, но поспешно давал задний ход, как только возникала перспектива, что отставка и в самом деле может быть принята. Беспрекословная покорность министров была обеспечена, и Аденауэр мог себе позволить не прибегать к откровенно диктаторским методам. На заседаниях кабинета, которые обычно проходили по средам, он позволял им свободно высказываться — правда, только но вопросам, входящим в компетенцию их соответствующих ведомств, и не растекаясь мыслью по древу. Это правило мог нарушать лишь министр финансов Шеффер, к частым и темпераментным выступлениям которого Аденауэр относился с несвойственной ему терпимостью, очевидно, понимая специфику его ведомства, интересы которого были шире других. В конце заседания Аденауэр изрекал собственное мнение, которое могло и не совпасть с тем, что отражало итоги обсуждения, но именно мнение канцлера становилось решением правительства.