Все способные держать оружие - Андрей Лазарчук

Для армии все происходящее было не меньшей неожиданностью, чем для ЦСИ…

Я слушал и начинал злиться: все это я более или менее знал. Знал и то, что и в дальнейшем в прогнозах ЦСИ появлялись необъяснимые просчеты. И была создана теория, которая утверждала примерно следующее: можно делать очень точные прогнозы, и можно руководствоваться ими в деятельности. Но тогда в природе начнут возникать явления, прогнозами не предусмотренные. И чем точнее и тотальнее наши прогнозы, тем чаще и неожиданнее будут эти явления. Теория называлась «теорией сохранения вероятности» и имела солидный математический аппарат, в котором я, разумеется, ни бельмеса не смыслил. И если Тарантул желает прочесть мне лекцию на эту тему…

Нет, этого он не пожелал. В свое время он потолковал с создателями этой теории, сказал им все, что о них думает, и пошел искать несогласных. Нашел двоих — там же, в ЦСИ — и забрал к себе. Втроем они принялись анализировать — буквально под микроскопом — все несовпадения прогнозов с действительностью. Потом стали брать шире, обращая внимание на несовпадение текущей информации с действительностью.

Наконец, взялись за информацию о событиях прошедших. Выводы их были дики и не сразу понятны…

Будто бы реальная структура нашего мира очень далека от наших представлений о ней. Принято считать — причем вопреки очевидности, — что будущее вероятностно, настоящее однозначно, а прошлое неизменно и представляет собой лишь мертвый слепок с настоящего. На самом же деле вероятностно все: и будущее, и настоящее, и прошлое, — просто разные события в разной мере. Для примера возьмем простейшее: бросок монеты (я тут же вспомнил свою серебряную марку). Бросая ее, мы знаем, что она примерно с равной вероятностью упадет вверх той или другой стороной. И статистически это так, но мы никогда не сможем предсказать этого в каждом конкретном случае. Можем только угадать. Вот она упала. Мы видим, что выпало. Запоминаем. Событие остается в прошлом. И у нас могут появиться сомнения: а правильно ли мы запомнили? И если эти сомнения появились, если была причина, чтобы они появились, то это значит, что монета наша выпала и той, и другой стороной. Я напрягся, пытаясь себе это представить. На секунду показалось, что понял, — потом все смешалось. Тарантул усмехнулся. А каково мне пришлось?.. Ладно, пример посложнее. Екатеринбургский расстрел. Император Николай Кроткий с супругой, детьми и челядью. Сорок седьмой год, следственная комиссия. Год работы, все перерыто, опрошены сотни три свидетелей… Итог: то ли все расстреляны сразу, то ли часть увезена куда-то. То ли увезены все, а расстреляна для отвода глаз другая семья. Тела: брошены ли в шахту, растворены ли кислотой, сожжены?.. Вскрыто четыре захоронения, каждое, согласно одной из версий, может оказаться настоящим — тогда чьи остальные? Наконец, будто бы по свежим следам могила вскрыта в присутствии Колчака Александра Васильевича, останки уложены в гробы и вывезены — куда? Есть сведения, что в Шанхай. И так далее. Что это значит? А значит это то, что стабильность мира в том месте и в то время была очень низкой, что полоса нестабильности продолжилась и в сорок седьмой год, и в наши дни, и что в то время произошло все то, о чем рассказали свидетели: и расстреляли всех сразу и бросили в яму, залив кислотой, и расстреляли царя и наследника, а царицу с дочерьми вывезли куда-то и убили после, и останки лежат в тех могилах — и ни в какой конкретно, и как бы в каждой, и в то же время выкопаны, уложены в гробы и увезены куда-то для честного захоронения… Когда-нибудь останется одна версия, незыблемая, перекрестно подтвержденная, — это будет означать, что вот эта конкретно мировая линия стабилизировалась… и вот тут возникает вопрос о причинах и следствиях.

Казалось бы, все однозначно: — кризис приводит к дроблению реальностей. Но если представить себе, что — наоборот… или что существует хоть какая-то обратная связь…

— Ты спишь? — прервав рассказ, спросил меня Тарантул.

— Нет, — сказал я. — Я просто пытаюсь понять.

— Давай-ка, сынок, для разнообразия — расскажи, что было с тобой. Кстати, могу я сесть нормально?

— Да, конечно…

Тарантул сел нормально: спустил одну ногу на пол и подпер щеку ладонью. Я помолчал немного, собираясь с мыслями, и начал рассказывать — «ничего не скрывая и ничего не добавляя от себя».

Тарантул не перебил меня ни разу.

Потом мы оба долго молчали.

— Ладно, — сказал, наконец, он. — Дорасскажу, а уже потом…

В общем, эти его ребята, объясняя несовпадения прогнозов с реальным ходом событий, создали не более и не менее как новую модель мироздания. В этой модели главной структурной единицей был не атом и не пси-функция, а некая одномерная нить причинно-следственных связей, в которую и атом, и вулкан, и человек входили на равных основаниях «капель дождя для ворот радуги». Нить тянулась из практически бесконечного прошлого в практически бесконечное будущее. Таких нитей существовало бесконечное множество, они перекрещивались и переплетались, но никогда не исчезали и никогда не возникали из ничего. Как и во вполне материальных натянутых нитях: струнах, проводах и тому подобном, — в них возникали колебания, распространяющиеся в обе стороны: и в прошлое, и в будущее.

Колебания переходили на соприкасающиеся нити, постепенно гасли или, напротив, усиливались. Иногда возникал резонанс, охватывающий большое количество нитей, и человек, живущий в этой зоне резонанса, воспринимал происходящее как кризис.

Именно на этом — интуитивно — создали в свое время систему прогнозирования кризисов: улавливались колебания, идущие из прошлого в зону резонанса, а именно: раухер оценивал не столько содержание информационных пакетов, сколько расхождение, диастаз информации, полученной одновременно с разных рецепторов…

— Ты все понимаешь? — оборвав лекцию, спросил Тарантул.

— Пока да, — мрачно сказал я. Зрело ощущение, что Тарантул то ли заговаривает мне зубы, то ли тянет время.

— Просто я все не решаюсь перейти к главному, — усмехнулся он. — Мне, видишь ли, понадобилось в свое время… в общем, много чего понадобилось… Можно, я возьму портфель?

Так, подумал я, началось. Он уверен, что укачал меня. Ну… И вдруг я понял, что мне все равно. Что у него там, в портфеле: граната, пистолет? Я не сдался — мне вдруг стало безумно скучно. Безумно скучно продолжать эту игру, пусть даже ставка и высока. Я бросил карты и встал из-за стола… в смысле: я выключил релихт, закрыл диафрагму и пустил его по полу к пистолетам Тарантула.

— Бери, — сказал я.

Он внимательно посмотрел на меня, потом понимающе кивнул и чуть улыбнулся.

Вообще улыбающийся Тарантул — зрелище не для слабонервных, но сейчас у него получилось что-то людское.

Я подсознательно ожидал, что появится знаменитый кожаный рыжий портфель, доставшийся Тарантулу еще от отца; я застал время, когда на крышке портфеля была латунная планка с надписью «XX лет РККА». Но нет — из-под стола выскочил плоский канцелярский портфельчик, сплющенный так, наверное, от тысячелетнего лежания на складах. Тарантул щелкнул замочком и достал черный бумажный пакет.