Алиенист - Калеб Карр

Мы ненадолго задержались у Грамерси-парка, чтобы Сара забрала свои вещи (на случай, если ее прогулка в Нью-Полс затянется), после чего повторили фокус с переодетой троицей, нанятой Ласло перед отъездом в Вашингтон для отвода излишне любопытных глаз. И снова мы оказались на вокзале Гранд-Сен-трал. Сара отправилась за билетом на Гудзонскую линию, мы же с Крайцлером остались у окошка с надписью «Линия Нью-Хейвен». Прощания были кратки и ничем не отличались от прощаний в понедельник: из короткой интерлюдии расставания Крайцлера и Сары я по-прежнему не выявил никакой скрытой связи между ними. Я уже начал подумывать, что насчет них ошибался так же, как насчет отлученного священника-убийцы. Наш поезд; на Бостон отправился точно по расписанию, и вскоре мы уже неслись через восточные окраины графства Вестчестер по направлению к Коннектикуту.

Нынешнее путешествие отличалось от предыдущей поездки в Вашингтон все больше ландшафтами, пролетавшими за окном, – а также людьми, их населявшими. Зелень пышных пажитей Нью-Джерси и Мэриленда стремительно уносилась в прошлое вместе с субботой – на смену им приходили чахлые пейзажи Коннектикута и Массачусетса, неловко подползавшие к проливу Лонг-Айленд и морю за ним и наводившие на мысли о подлых и вздорных людях, в которых превратились фермеры и торговцы Новой Англии под воздействием столь удручающей среды. Впрочем, для того, чтобы сделать такой неутешительный вывод о тяготах жизни в этом углу света, было вовсе необязательно смотреть за окно, поскольку прямо в вагоне нас окружали весьма характерные экземпляры местных человеческих особей. Крайцлер не стал брать билеты в первый класс – серьезность подобной ошибки стала очевидна, когда поезд набрал скорость, и спутники наши возвысили скрипучие голоса в унылых жалобах, перекрывая стук вагонных колес. Много часов подряд нам с Крайцлером пришлось терпеть громкие дискуссии о рыбной ловле, местной политике и удручающем экономическом положении Соединенных Штатов. Впрочем, невзирая на гам, стоявший вокруг, нам удалось выработать крепкий план дальнейших действий, если и когда мы отыщем Адама Дьюри.

Мы высадились на бостонской станции Бак-Бей, где встречать пассажиров собралась кучка местных извозчиков. Один, высокий костлявый парень со свирепыми глазками, готовно шагнул навстречу, едва мы со своим багажом приблизились.

– Ньютон? – бросил Ласло.

Парень глянул в небо, почесал затылок и выпятил нижнюю губу.

– Добрых десять миль, – подвел он итог. – До полуночи хрен вернусь.

– Двойной тариф, – ответил Ласло, забрасывая багаж на переднее сиденье разбитого двухместного рыдвана. Хотя извозчика несколько обескуражила невозможность самому накрутить цену вдвое, он проворно запрыгнул на облучок и схватил кнут. Я поспешно вскарабкался вслед за Ласло, и мы отбыли со станции под неодобрительный гул остальных возниц, обсуждавших извечный вопрос: каким надо быть дуралеем, чтобы предложить за поездку в Ньютон двойную ставку. Дальше какое-то время мы наслаждались тишиной.

Угрюмый закат, предвещавший дождь, накрыл восточный Массачусетс, а окраины Бостона постепенно сменились унылым каменистым пейзажем местных фермерских угодий. В Ньютон мы прибыли уже затемно, и наш возница предложил доставить нас в лучшую, по его уверению, гостиницу в городе. Мы прекрасно понимали, что в переводе с извозчицкого это означает, что место скорее всего принадлежит кому-то из его семьи, но мы устали, проголодались и ощущали себя чужими в неведомых землях; и согласились, не раздумывая. Пока мы катили по невозможно старомодным улочкам Ньютона – общины колоритной и однообразной, какие только и бывают в Новой Англии, – меня потихоньку одолевало до жути знакомое по годам, проведенным в Гарварде, чувство: мне уже ни за что не выбраться из лабиринта узких улочек и лбов. «Лучшая гостиница в Ньютоне» не облегчила моих терзаний: естественно, дощатое строение со скудной мебелью и меню, тяготевшим к отварной кухне. Единственным светлым моментом за ужином стало заявление хозяина отеля (троюродного брата нашего возницы), что он, дескать, укажет нам, где находится ферма Мама Дыори. Услышав, что наутро понадобится ехать куда-то еще, наш извозчик согласился провести здесь ночь и услужить нам. Обговорив таким образом все, мы наконец расползлись по тесным и темным комнатушкам с жесткими топчанами вместо кроватей и позволили своим желудкам расправляться с вареной бараниной и картошкой как умеют.

Проснулись мы рано и первым делом безуспешно попытались избежать местного завтрака, состоявшего из овсяных оладий и кофе. Небо за ночь просветлело, так, видимо, и не разродившись дождем, а у гостиницы нас поджидал знакомый рыдван. Полчаса мы тряслись в нем на север, не видя вокруг ни следа человеческой деятельности. Затем в поле зрения вплыло стадо коровенок, пасшееся на ямчатом и каменистом пастбище, а далее завиднелась кучка домов под дубами. Приблизившись к постройкам – жилому дому и двум амбарам, – я разглядел человека, по щиколотку утопавшего в навозе: он с трудом пытался подковать утомленную клячу.

У человека были очень жидкие волосы и череп его сиял в лучах утреннего солнца.

Судя по плачевному состоянию амбаров оград и фургонов, равно как отсутствию помощника и сомнительному здоровью животных, Адам Дьюри не слишком преуспел в скотоводстве. Немного людей на свете могут похвастаться более пугающей близостью к тому, что называется суровой правдой жизни, чем бессчастные фермеры, и присущая таким местам атмосфера неизменно меня отрезвляет. Наш с Крайцлером охотничий азарт был немедленно остужен представшим зрелищем, так что когда мы выбрались из коляски, не забыв попросить возницу нас дождаться, к человеку, ради которого проделали такой путь, приближались мы осторожно и, я бы даже сказал, бережно.

– Простите… Мистер Дьюри? – спросил я хозяина, продолжавшего борьбу с левым передним копытом клячи. Хитрая тварь некогда гнедой масти с желтыми пятнами, похоже, облегчать ему задачу отнюдь не собиралась.

– Да, – недружелюбно ответил человек, по-прежнему демонстрируя нам свой сверкающий затылок.

– Мистер Адам Дьюри? – продолжил я, надеясь, что он все же соизволит повернуться.

– Вы и так знаете, кто я, раз уж сюда забрались, – проворчал Дьюри, отпуская лошадиную ногу. Затем выпрямился, явив впечатляющий рост – куда больше шести футов, – и заехал кляче по шее, то ли в ярости, то ли от нежности. – Все равно она думает, что сдохнет раньше, – пробормотал он, не поворачиваясь к нам, – так чего ей идти мне навстречу? Но у нас с тобой, подруга, еще много лет впереди…

Наконец Дьюри развернулся; кожа так плотно облегала его лицо, что, казалось, мы смотрим на череп телесного цвета. У черепа оказались большие желтые зубы и миндалевидные глаза безжизненно голубого оттенка. Руки у человека были мускулистые и длинные, замечательно толстыми и длинными выглядели и пальцы, когда он вытирал их о заношенный фартук. Прищурившись, он глянул на нас, впрочем, лицо его не выразило ни дружелюбия, ни враждебности.

– Ну? Чем могу быть полезен, джентльмены?

Я сразу – и, можно сказать, элегантно – перешел к легенде, разработанной нами с Крайцлером еще в бостонском поезде.