Контрразведка. Охота за кротами - Анатолий Терещенко

* * *

Николай с женой тоже присели на свободные места за соседним столом. Заказали по кружке знатного золотистого местного — «Баварского» — напитка.

Вдруг к ним подошел старик-незнакомец и на ломаном, но достаточно понятном русском языке спросил:

— Вы ест рузкий?

— Да! — ответил Николай.

— Я немец. Звать миня Курт. Услышаль рузскую речь — захотель говорить с вам. Меня восемьдесят пять. Я старый человек. Я билль в Россия.

Выглядел он гораздо моложе своих лет — румянец на щеках, прямая походка, моложавое лицо, густая копна белых с ржавыми прядями волос, какие бывают у некоторых людей в ходе природного мелирования при глубокой старости.

Курт рассказал, что воевал в России, был пленен и возвратился в Германию только в 1953 году.

— Когда и где вам пришлось воевать? — поинтересовался Николай, готовый услышать банальную историю о насильно мобилизованном на фронт рабочем.

— Много воевать. Тяжело было везде — Орша… под Москвой — Крюково, Сталинград. Я билль в абвере — это нет, нет, не гестапо. разведка, Канарис. Понималь? Билль офицер — капитан.

И вот здесь Николаю снова вспомнился майор Деев, воевавший с абвером. Может, они и сходились где-то в незримом клинче? Вот как жизнь устроена: советский контрразведчик и абверовец разговаривают в пивной, где Гитлер и Гиммлер разражались азартными речами, создавая Третий рейх.

Николай заинтересовался подробностями его участия в битве под Москвой, так как готовил статью на эту тему для газеты. И вот что он рассказал.

— Зимой мы ворвались в Крюково, что на севере Москвы. Поселок запомнился лютым холодом, пронизывающим ветром и. моим дурным поступком. Я отобрал у девочки шерстяное одеяло и снял с ног валенки — большие, не по росту. Она так перепугалась, что даже не заплакала. В одеяле я тут же вырезал посередине отверстие — получилось своеобразное «пончо». А девочка мышонком шмыгнула в подворотню. Бежала в одних носках. О, как мне помогли эти вещи, они мне спасли жизнь! Я с ними не расставался до самого Сталинграда, где и попал в плен.

Николай сразу же связал участие отца-паровозника в Сталинградской битве, где он доставлял эшелоны с вооружением и боеприпасами на передовую, а оттуда вывозил военнопленных, в числе которых мог оказаться и Курт.

«Действительно, может, и этого абверовца он вывез из пекла», — подумал он.

Времени оставалось мало, ждал автобус, чтобы ехать дальше по Мюнхену, поэтому Николай взял инициативу в свои руки. Его, естественно, интересовали впечатления бывшего врага о боях на подступах к столице.

— Сколько вы были в Крюкове?

— Неделю, а может, дней десять, не больше. Нас выбили ваши «катюши». Страшное оружие, земля горела вместе со снегом.

— Ваши газеты пишут, русским помогал «генерал Мороз».

— О, да, да, так пишут. Но мы жили в доме сбежавших хозяев. Обогревались печкой, топили дровами, углем, книгами и мебелью. Спали на полу возле очага. В Крюково был комфорт по сравнению с другими местами.

— Сожалеете, что раздели девочку?

— Да, потому и подошел к вам. Сейчас под конец жизни я стал чаще вспоминать свои грехи, чаще каяться, исповедуясь у священника. Честное слово, сегодня я бы встал на колени перед тем обиженным существом. Теперь, если не погибла, — мы перед уходом понаставили столько мин, что страшно даже подумать, — если жива, то это уже, наверное, пожилая дама… Русоволосая крюковская девочка в последнее время стала часто сниться, приходит ко мне в снах. Я испугался и потому через вас прошу прощения у нее.

После этих слов он как-то скукожился, сделался меньше и старше. По его морщинистым щекам покатились крупные горошины слез, какие бывают при глубоких переживаниях. Он повернулся и пошел в глубину прокуренного подвала.

Ах, как Николаю хотелось договорить с ним на эту тему, но времени было в обрез — слышалось, как сигналил автобус, собирающий туристов для дальнейшей поездки. Стороженко на выходе повернулся в сторону Курта. Тот смотрел на него, вытирая платком мокрые глаза.

* * *

Мог ли Николай предполагать, что, закончив службу в контрразведке, он встретится уже на гражданке с бывшим офицером абвера? И еще не предполагал, что эта встреча свяжет его событиями рокового 1941 года. и со второй интересной встречей в Крюково.

Позвал Николая в дорогу из Москвы в Крюково телефонный звонок давней знакомой — вдовы покойного командира полка по службе в Венгрии полковника Василия Викторовича Ванюшкина. Вдова его Лидия Андреевна поведала, что сестра мужа Анна Викторовна нашла часть дневника военного времени и готова поделиться с ним воспоминаниями о периоде гитлеровской оккупации поселка Крюково.

И вот Николай сидит в уютной комнате бывшей учительницы. Бросилось в глаза обилие книг. Основу личной библиотеки составляла классика. И немудрено, она была преподавателем русского языка и литературы. В самодельной рамочке в простенке между окнами висел портрет Сергея Есенина, по всей вероятности, вырезанный из журнала. На трельяже стоял подсвечник, в котором покоилась витая с бежевым оттенком стеариновая свеча, похожая на рог горного козла. Ее, видно, никогда никто не зажигал, так, для красы стояла. А может, и с практической целью, на всякий «пожарный случай» — веерного отключения боялась и Анна Викторовна.

— Чайку я согрею. А то с дороги небось промерзли. Вон какой морозище, — сердечно и сочувственно предложила хозяйка.

Николай удивился ее не по возрасту энергичной походке, рациональным движениям и красивому лицу славянской лепки с живыми карими глазами. В них не проглядывала возрастная усталость.

После чая Анна Викторовна рассказала, что она была маленькая росточком во время оккупации немцами Крюково, хотя ей и было неполных пятнадцать лет. Она вела дневник, любила хронометрировать время — события же были интересные. Потом его потеряла, а вот когда родительский дом стали ломать, он нашелся на чердаке. Она достала старые ученические тетрадки, сшитые черными нитками с объеденными, очевидно, сарайным гнусом — мышами или крысами, — уголками…

На титульном листе было выведено чернилами крупными буквами — «Дневник Ани Рудиной».

Она разрешила перелистать его, а потом так увлекла разговором, что уже было не до дневника. Николай включил с ее разрешения диктофон, записывая по ходу беседы интересные места. Женщина говорила четко, ладно строя предложения, украшенные удачными образами и сравнениями, поясняя отдельные короткие записи.

«22.06.41 г. Сегодня в 11.00 утром по радио было объявлено о начале войны с фашистской Германией…»

— Чем были отмечены первые месяцы войны в поселке? — спросил Николай.

— О, это целая эпопея. В Крюково сразу же стали создавать народное ополчение и команды местной ПВО. Дежурили на крышах домов, так как налеты на Москву были практически ежедневными. Помогали взрослым строить оборонительные сооружения на Ленинградском шоссе: рыли противотанковые рвы, ставили проволочные заграждения, металлические ежи.