Зима мира - Кен Фоллетт

Вдали прозвучал гонг. Ллойд автоматически сказал:

– Мне пора идти в столовую на ланч.

Он вынул фотографию из рамки и сунул в карман форменного кителя.

– Вы расстроены, – сказала с тревогой Дейзи.

– Нет-нет. Просто… изумлен.

– Мужчины часто отрицают, что они расстроены. Пожалуйста, зайдите ко мне еще попозже.

– Хорошо.

– Не ложитесь спать, не поговорив со мной еще раз.

– Не буду.

Он вышел из чулана и поднялся по лестнице наверх, в большой обеденный зал, ставший теперь столовой. Механически он съел свою банку мясного фарша, его мысли были в смятении. Он не принимал участия в обсуждении, шедшем за столом – о битве, кипящей в Норвегии.

– Мечтаете, Уильямс? – сказал майор Лоутер.

– Виноват, сэр, – автоматически ответил Ллойд. И тут же придумал отговорку: – Я вспоминал, какое звание в Германии выше: Generalleutnant или Generalmajor.

– Generalleutnant выше, – ответил Лоутер. И тихо добавил: – Главное – не забудьте разницу между meine Frau and deine Frau[3].

Ллойд почувствовал, что краснеет. Значит, его дружба с Дейзи была не так незаметна, как он надеялся. Даже Лоутер заметил. Ллойд возмутился: они с Дейзи не делали ничего предосудительного. Однако возражать он не стал. Он чувствовал себя виноватым, хоть и был ни в чем не виноват. Он не мог положа руку на сердце поклясться, что его намерения чисты. Он знал, что сказал бы его дедушка: «Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем». Именно так учил Иисус, и в этом было много правды.

Вспомнив о дедушке с бабушкой, он подумал: а знают ли они о его настоящих родителях? От этих сомнений, кто же его настоящие отец и мать, он чувствовал себя потерянно, как во сне, где падаешь с большой высоты. Если ему лгали об этом, то могло оказаться неправдой все, что угодно.

Он решил расспросить дедушку с бабушкой. Можно было сделать это сегодня, в воскресенье. Дождавшись момента, когда уже не было неприличным покинуть столовую, он спустился с холма и направился на Веллингтон-роу.

Ему пришло в голову, что, если он прямо спросит, правда ли он сын Мод, они просто станут все начисто отрицать. Может быть, более постепенный подход принесет больше информации.

Он нашел их на кухне. Для них воскресенье был Божий день, посвященный религии, они не читали газет и не слушали радио. Но они были рады его видеть, и бабушка, как всегда, сделала чай.

– Мне так хотелось бы знать больше о своем настоящем отце, – начал Ллойд. – Мама говорит, Тедди Уильямс был в «Валлийских стрелках», вы это знаете?

– Ох, ну зачем тебе ворошить прошлое? – сказала бабушка. – Твой отец – Берни.

Ллойд не спорил.

– Берни Леквиз был для меня лучшим отцом, каким только возможно.

– Еврей, но человек хороший, в этом нет сомнения, – кивнул дедушка, считая, что проявляет великодушие и веротерпимость. Ллойд стерпел.

– Но все равно, мне интересно. Вы встречались с Тедди Уильямсом?

– Нет, к большому нашему сожалению! – сердито сказал дедушка.

– Он был лакеем и приехал в Ти-Гуин с кем-то из гостей, – сказала бабушка. – И мы понятия не имели, что она в него влюбилась, пока она не уехала в Лондон и не вышла за него замуж.

– А почему вы не поехали на свадьбу?

Оба помолчали. Потом дедушка сказал:

– Кара, расскажи ему правду. Никогда ложь до добра не доводит.

– Твоя мать поддалась соблазну, – сказала бабушка. – Когда лакей уехал из Ти-Гуина, она обнаружила, что у нее будет ребенок. – Ллойд это подозревал и думал, что именно этим объяснялась ее уклончивость. – Твой дедушка был на нее очень сердит, – добавила бабушка.

– Слишком сердит, – сказал дедушка. – Я забыл, что Иисус сказал: «Не судите, да не судимы будете». Ее грех был – прелюбодеяние, а мой – гордыня. – Ллойд был поражен, увидев, что в светло-голубых глазах деда показались слезы. – Господь простил ее, а я – нет, долго еще не прощал. Но потом мой зять умер, погиб во Франции.

Ллойд был в еще большем смятении, чем прежде. Вот другая подробная история, несколько отличающаяся от того, что рассказывала ему мама, – и совершенно не совпадающая с теорией Дейзи. Неужели дедушка оплакивал зятя, которого никогда не было?

– А семья Тедди Уильямса? – настойчиво спросил он. – Мама сказала, что он из Свонси. У него наверняка были родители, братья и сестры…

– О его семье твоя мама никогда не говорила, – сказала бабушка. – Я думаю, ей было стыдно. Что бы ни было тому причиной, но она их знать не хотела. И не нам было ей перечить в этом.

– Но может быть, в Свонси у меня есть еще дедушка с бабушкой. И двоюродные братья и сестры, которых я никогда не видел.

– Ну да, – сказал дедушка, – но мы этого не знаем.

– Хотя мама знает.

– Полагаю, что да.

– Тогда я спрошу ее, – сказал Ллойд.

IV

Дейзи была влюблена.

Теперь она понимала, что до Ллойда никогда никого не любила. Она не любила по-настоящему Малыша, хотя он вызывал у нее восхищение. А к бедному Чарли Фаркуарсону она просто очень хорошо относилась. Она была уверена, что может удостоить любовью любого, кого захочет, и что главное лишь – с умом выбирать. Теперь она понимала, что все совсем не так. Ум к этому никакого отношения не имел, и выбора у нее не было. Любовь пришла, подобно землетрясению.

Жизнь была пуста – за исключением тех двух часов, что она проводила каждый вечер с Ллойдом. Весь день был ожиданием, а последующая ночь – воспоминанием.

Когда она ложилась щекой на подушку – это был Ллойд. Когда она прикладывала к груди полотенце, выходя из ванны, – она прижималась к Ллойду. Когда ей случалось в задумчивости сунуть палец в рот – она думала о Ллойде. Как она могла четыре года не обращать на него внимания? Любовь всей ее жизни появилась перед ней на балу в Тринити, а она заметила лишь, что на нем костюм с чужого плеча! Почему она не обняла его, не поцеловала, не уговорила немедленно пожениться?

Она подозревала, что он всегда это знал. Должно быть, он полюбил ее с самого начала. Он умолял ее расстаться с Малышом. «Бросьте его, – сказал он после того вечера в мюзик-холле «Гэйети», – будьте моей девушкой». А она над ним посмеялась. Но он предвидел истину, когда сама Дейзи еще была слепа.

Однако какая-то интуиция подсказала ей поцеловать его, там, на тротуаре Мэйфэр, в темноте между двумя уличными фонарями. В то время это казалось ей шальной прихотью; но на самом деле это был самый разумный поступок в ее жизни, так как он наверняка закрепил его преданность ей.