Шерас. Летопись Аффондатора, книга 1-я: 103-106 годы - Дмитрий Стародубцев

– Почему вы до сих пор не закрыли Нозинги? – повторил Громоподобный, не получив ответа на свой вопрос.

– О Интол интолов! Наш правитель просит тебя повременить с закрытием Нозинги, – заговорил один из послов, тот, что был знатнее, выше ростом и посмелее. – Наступает время выплаты тебе очередного откупа, но Атревид не сумел собрать и третьей части необходимой суммы. Если в казну перестанет поступать золото от судоходных пошлин, он и вовсе не сможет заплатить. Пощади, великий вождь, разреши пропускать авидронские корабли хотя бы до тех пор, пока не будут собраны все деньги. Наш интол Атревид Послушный припадает к твоим ногам и нижайше просит об этом. За этим нас и прислал к тебе.

И послы опустились на колени. При этом они не видели лица Фатахиллы. А если б видели, то в ужасе бежали бы. Глаза Громоподобного налились кровью, а на бычьей шее вздулись вены. Интол флатонов не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько оскорбленным. Он выхватил из-под мантии изогнутый кинжал и одним движением перерезал горло бионриду – тому, кто только что говорил. Раненый захрипел и повалился на землю. Другой посол попытался вскочить, но Фатахилла поставил ему на спину ногу в красном сапоге.

– А теперь послушай меня, бионрид. И запомни, чтобы в точности передать своему интолу. Скажи Атревиду, что мне известно, сколько у него золота в казне, как бы он ни прибеднялся. Его доходы с медных рудников и с продажи рабов теперь настолько велики, что я, пожалуй, увеличу размер откупа. Всё равно ваш правитель тратит полученные деньги бестолково: создает большую армию, которая ему не поможет, если придут флатоны, отвлекает простолюдинов от работы бесконечными празднествами. Я этим золотом распоряжусь с большей для нас обоих пользой.

Фатахилла убрал ногу со спины посланника и разрешил ему подняться.

– И еще скажи Атревиду, – продолжил Громоподобный, – чтобы не гневил флатонов и немедленно закрыл Нозинги. А если он уже снюхался с Алеклией, то пусть молится к смерти, ибо коротко будет время ее ожидания. В подарок же Атревиду я посылаю голову твоего соплеменника. Передай ее своему интолу непременно. Пошел прочь.

Посол попятился назад и исчез за спинами хмурых телохранителей.

Вскоре Фатахилла уже находился в Бузу, в одном из своих Небесных шатров, коих по всему острову у него имелось великое множество. Это был дворец, отдаленно напоминающий огромный шатер, – такие возводили только флатоны и только на острове Нозинги.

Он скромно отобедал, лишний раз подчеркнув свою умеренность в еде, которая в преддверии похода была в моде, считаясь признаком готовности к любым лишениям, и удалился в небольшой портофин – залу для работы со свитками, где засел за онисы. При нем находился Ноа – раб двадцати пяти лет, родом откуда-то из Бантики, который некогда был подарен Интолу интолов бионридом Атревидом. Ноа знал два десятка языков, на которых говорил, читал и писал, разбирался во многих науках и обладал красивым почерком. Кроме того, он был скромен, исполнителен, понятлив и всё схватывал на лету. Фатахилла настолько уверился в способностях раба, что даже поручал ему кое-какую межгосударственную переписку и, погруженный в заботы о будущем походе, иногда даже забывал ею поинтересоваться. Многие правители крупнейших государств поразились бы до глубины души, если б узнали, что переписывались – унижались, молили о пощаде, о чем-то просили – с молодым рабом-тхелосом, а не с великим вождем. Это он – тщедушный светловолосый юноша, используя лексику Громоподобного, запугивал их, оскорблял, шантажировал, требовал золота…

Но сегодня, вопреки обыкновению, у Ноа скопилось много вопросов к хозяину. В том числе, перед ним был онис Хавруша, в котором Верховный военачальник Иргамы предсказывал скорое падение Кадиша и умолял Фатахиллу как можно быстрее начать поход. Послание уже отлеживалось довольно долго и пока так и не удостоилось ответа. Фатахилла с некоторых пор перестал интересоваться Иргамой. Его увлекли проблемы Берктоля, лимских пиратов и Лидионезы, недавно вступившей в войну с авидронами.

После непродолжительной совместной работы ученый раб добрался до ониса из Иргамы и спросил Фатахиллу:

– Что же все-таки ответить Хаврушу?

Фатахилла недовольно скривил губы:

– О чем он там скулит, этот жирный пес, я позабыл?

– Он пишет о том, с какой великой пользой израсходовал твои деньги. Также сообщает, что послал к маллам своего лучшего лазутчика, который постарается добиться, чтобы горцы наконец-то открыто выступили против Авидронии – это я его просил…

– Ловко! Молодец! – перебил Громоподобный.

– Потом говорит, – продолжал Ноа, заглядывая в онис, – что проиграл битву под Кадишем… («Это мы и без него знаем, дальше».) Что авидроны послали в Иргаму почти все свои партикулы («Превосходно!»), но что силы самих иргамов на исходе и что Кадиш скоро падет. Он просит тебя, памятуя о твоих обещаниях, как можно скорее начать поход флатонов, ибо считает, что лучшего момента нельзя и придумать… Ну так что ответить Хаврушу?

Фатахилла пожал плечами.

– Ничего не отвечай, – сказал он после некоторых колебаний. – Лучше напиши интолу Эйпроса, чтобы от моего имени немедленно послал Тхарихибу двести пятьдесят тысяч берктолей.

Ноа, не моргнув глазом, что-то пометил в своих записях и перешел к следующему посланию…

ДозирЭ, воспользовавшись гостеприимством торговца ЧезарЭ, несколько дней провел в его уютном дворце. После года лагерной жизни чистое ложе, обильная трапеза и предупредительное обхождение были пределом его непритязательных мечтаний. Однако молодой десятник, выросший в бедняцкой лачуге, чувствовал себя неловко среди изящных предметов и утонченных людей. Он боялся ступать по толстым коврам и обходил их стороной, опасался хрупкости пузатых декоративных амфор и неустойчивости тонких факельниц, которые повсюду вырастали на его пути. Но более всего он боялся повредить неловким движением неуклюжую касандру, которая здесь жила. Жирная птица с пестрым оперением высотой полторы меры расхаживала по всему дому и везде совала свой уродливый, покрытый чудными наростами клюв, поедая всё мало-мальски съедобное. От слуг ДозирЭ узнал, что хозяин дворца приобрел это существо за двадцать (!) берктолей и после этого возненавидел бестолковое животное всей душой. Однажды он не выдержал и, когда никого не было поблизости, напугал птицу громким возгласом. С тех пор касандра предпочитала обходить стороной этого странного человека, а если с ним и сталкивалась где-нибудь в саду, то смотрела на него каким-то удивленным взглядом, а иногда распушала свое яркое боевое оперение, наивно веря, что сможет напугать телохранителя Инфекта.

Но более всего грономф страшился людей – обитателей дворца и их гостей, среди которых чувствовал себя обыкновенным неотесанным простолюдином. Сначала он пытался ходить, как они, вкушать пищу сдержанно и аккуратно, говорить столь же красиво. Но вскоре понял, что не способен вот так вот запросто перенять манеры эжинов, понял, что смешон, когда подражает своим собеседникам, и бросил это бесполезное занятие. Став самим собой, ДозирЭ вновь превратился в того дикаря, на которого гости этого дома приходили посмотреть, как на диковину, с интересом прислушиваясь к его грубым непривычным словам и восхищаясь его кровавыми историями.