Куколка для монстра - Виктория Платова

– Теоретически.

– Отправляйтесь туда, там вполне приличная кухня.Заодно и поговорите с будущей жертвой шантажа.

– Так как насчет Инсбрука?

– Я подумаю…

* * *

…Инсбрук.

Инсбрук – это отличная мысль. Капитан знает, как развлечьличный состав. Снег в мае, шезлонги на открытой террасе, альпийские луга,эдельвейсы – те самые, которые одичавшие альпинисты подбрасывали мне в палатку…Те самые, только с австрийским акцентом… Стоп-стоп, Анна, я даже тряхнулаголовой, чтобы избавиться от наваждения, ведь альпинисты и эдельвейсы – они неимеют ничего общего с тобой. Это всего лишь легенда, сусальная сказочка,которую ты рассказала Лещарику на ночь. Не стоит так вживаться в образвлюбленной женщины, иначе ты рискуешь не выйти из него…

Впервые за несколько недель мне захотелось вусмертьнадраться, чтобы заглушить пустоту, которая поселилась во мне и завладела моейдушой. Пожалуй, стоит поехать к себе, купить можжевеловой водки и соленыхогурцов и выпить за здоровье всех будущих врагов. Ты хорошо поработала, тысделала все как нужно, ты сдала человека, доверившегося тебе, и даже нечувствуешь сейчас угрызений совести. Но что-то мешало окончательно расстаться сЛещом, окончательно похоронить его.

Духи. Дурацкие духи, которые он подарил мне.

Дурацкие духи, которые внесли секундное замешательство в моюдушу. Они не принадлежат мне, они должны принадлежать совсем другой женщине:чуткой, ранимой, трепетной и нежной. Ничего похожего на меня.

Я вдруг вспомнила о давно забытой медсестре из клиники,кажется, ее звали Настя. Настя Бондаренко.

Единственная, кто отнесся ко мне с состраданием, маленькаямедсестра, птичка на жердочке, именно так я подумала о ней, когда увиделавпервые. Трогательная клептоманка, тянущая почем зря сигареты и медицинскиекарты больных… Тогда она проявила ко мне участие, она отерла мое разбитое лицотогда в туалете, она даже погладила меня по волосам. И эта книга – «Тайнаимени»… Она что-то говорила мне о моем аборте, она даже собиралась выяснить всеподробности у анестезиолога Павлика. Отличный повод, чтобы позвонить ей ипо-бабски посплетничать. А заодно и узнать кое-что о Павлике и – если повезет –о Владлене. Пригласить ее в свою скромную девичью светелку на «Кропоткинской»,рассказать что-нибудь жизнеутверждающее из своей новой жизни – я ведь могупридумать о себе какую угодно историю, и все они будут выглядеть правдой.Подарить духи, порасспросить о грузине-хирурге, устроить симпатичные девичьипосиделки, почему нет?

Я без усилий вспомнила ее номер телефона и прямо на улице,едва выйдя от Лапицкого, позвонила ей по сотовому Леща. Если опять будут долгиегудки, остается только повеситься или признать, что Бог все-таки существует,если хранит таких милых девушек, как Настя, от таких порочных девушек, как я.

Долго ждать не пришлось. На том конце взяли трубку, имрачный мужской голос произнес:

– Да. Слушаю вас.

– Попросите, пожалуйста, к телефону Настю, – невиннымголоском близкой подруги произнесла я.

Воцарилось долгое молчание. На секунду мне даже показалось,что связь прервалась.

– Алло! Настю, пожалуйста.

– Ее нет, – наконец ответили мне.

– Она в клинике, на дежурстве? – Мой голосок стал ещеболее невинным, ни дать ни взять наперсница по любовным игрищам и забавам.

– Она умерла, – резанул голос. Трубку бросили. Умерла,повторила я про себя. Как просто. Умерла. Может быть, я не туда попала, а надругом конце телефонного провода жила другая Настя Бондаренко, другая девушка стаким же именем, смерть которой не выглядела такой несправедливой. Не птичка нажердочке, а вульгарная девица, замеченная в связях с азербайджанскимиторговцами зеленью и первыми грунтовыми огурцами? Совсем другая НастяБондаренко, не такая милая, не такая трогательная в своем безнадежном желаниипомочь. Интересно, отчего она умерла, она не производила впечатления больногочеловека? Впрочем, это легко выяснить, тем более теперь, когда я знаю адрес клиники,в которой лежала. Вот только зачем тебе это нужно, Анна? Она умерла – этоследствие, а кого могут волновать причины, когда ничего невозможно исправить.

Я сидела на скамейке в каком-то случайном дворе недалеко отдома капитана. Совсем рядом катались на сломанной карусели дети, а я мрачнокурила «Житан» и размышляла.

Известие о смерти девушки, которую я даже и узнать-то толкомне успела, вдруг отозвалось во мне неожиданной и почти неприличной болью.Что-то здесь не так, подсказывало мне чутье, взлелеянное первокласснымфокстерьером Костей Лапицким. К смерти всегда нужно относиться подозрительно,она не заслуживает доверия, тем более такая – телефонная, отрывочная, тактолком ничего и не сказавшая о себе. Я вытащила из сумки духи, подаренныеЛещом. Им не повезло так же, как и Михаилу Юрьевичу Меньших, бывшему охотнику,а ныне – объекту промысла. Они никогда не обретут хозяйки. Я меланхоличнооткупорила пробку и вылила содержимое флакона на грязный песок – прощайте,мечты о голубых лагунах и нежных спинках крабов на отмелях. И только теперьзаметила, что какая-то девочка лет пяти в спущенных гольфах и развязанныхбантах в косицах неотрывно смотрит на меня.

Вернее – на флакончик в моих руках, центр детской Вселенной,предмет вожделений, источник радостей и украшение кукольного уголка. Яулыбнулась ей самой настоящей улыбкой (так искренне я не улыбалась за последнеевремя никому). Она тоже ответила мне улыбкой, на секунду мелькнули маленькие,не очень хорошие молочные зубы.

– Возьми, – сказала я девочке и протянула ей пустойфлакон.

Она робко подошла, но за стеклянную бутылочку ухватиласьцепко. И сразу же поднесла ее к носу.

– Что нужно сказать тете? – все так же улыбаясь,спросила я.

Немного помявшись, девочка ответила тихим «спасибо» иубежала к горке, сверкая спущенными гольфиками и запачканным травой платьем. Язатушила сигарету, поднялась со скамейки и поехала в клинику.

…Мне повезло, – у самого входа в отделение нейрохирургии янаткнулась на Эллочку Геллер, любительницу серьезной литературы и ночныхдежурств с заложенной страницей Бэл Кауфман. Сейчас классицистка Эллочкаизменила себе: остановившись на ступеньках, она доедала сомнительного видапирожок и дочитывала довольно пухлую книгу. На глянцевом переплете я прочланазвание: «Твин Пикс».

«Твин Пикс» – это уже кое-что, милая тема для разговора,если учесть, что и я в свое время, сходя с ума от безделья в квартире наКропоткинской, прочла такую же книгу в таком же глянцевом переплете.

Я подошла к Эллочке и заглянула ей через плечо.

– Так какая же сука убила Лору Палмер? –заинтересованно спросила я.

Эллочка вздрогнула и подняла милую курчавую голо-, ву. Нет,она не узнала меня, она никогда не запоминала лица, только нумерацию книжныхстраниц и имена всех персонажей – от главных до эпизодических. Но даже если быона была хорошей физиономисткой, она и тогда не узнала бы меня. Ничего общего уроскошной, ослепительной телки, какой я была сейчас, и амнезийного существа вбольничном халате, какой я была тогда, не наблюдалось.