В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - Вальтер Варлимонт

В следующие недели западным союзникам не удалось ничего, кроме как захватить, почти без боя, небольшой, хорошо укрепленный итальянский остров Пантеллерия, «итальянский Гибралтар». Гитлер начал постепенно, хотя и не без колебаний, восстанавливать утраченное доверие к Италии как союзнику. Он часто говорил, что если их призовут на защиту родины, то простые итальянские солдаты и молодые офицеры, воспитанные в духе фашизма, возможно, покажут свое воинское мужество и друзьям и врагам. Такая идеалистическая оценка, основанная на беспочвенных иллюзиях, начала вскоре затмевать военные реалии, самой важной из которых был роковой разрыв между уровнем оснащения итальянских войск и войск западных союзников. Даже Кессельринг выступал за трезвую оценку, основанную на фактах; но ничего поделать не удалось.

Пелена из пустых мечтаний и самообмана рассеялась, когда 10 июля 1943 года противник высадился на Сицилии. На третий день наступления главнокомандующий войсками на Юге вынужден был признать не только то, что итальянская береговая оборона, включая даже недавно укрепленную базу у Аугусты, потерпела полнейший крах, но и что «германским войскам одним этот остров не удержать»[227].

Такая оценка была для Кессельринга способом показать свое разочарование не только в итальянцах, которых он яростно бранил, но и в Гитлере – за то, что тот отказался высвободить для обороны Сицилии дополнительные немецкие формирования, собранные тем временем в Южной Италии. Тревога по поводу возможного краха Италии оказалась достаточной причиной для гитлеровских колебаний, но в Риме этого не осознавали, еще меньше осознавали, когда успех десанта привел к внезапному скоропалительному решению отправить эти дивизии туда. Помимо этих двух дивизий и многочисленных частей ПВО, которые уже воевали на острове, теперь на Сицилию спешно отправляли по воздуху или перебрасывали каким-то иным способом еще две немецкие дивизии и другие части. Главное требование Муссолини о поддержке с воздуха и больших подкреплениях для люфтваффе удовлетворялось теперь за счет запада, юго-востока и севера. В порыве запоздалой активности оба диктатора быстро вернулись к нереальным идеям; Гитлер считал, что противника можно сбросить обратно в море, и Муссолини телеграфировал, что «и моральный, и материальный эффект от поражения противника при первой же его попытке проникнуть в Европу будет неизмеримым»[228].

Эти заманчивые перспективы вскоре рассеялись как дым, и 13 июля Гитлер издал приказ о том, что принимает на себя командование на Сицилии. Кессельринг все еще хотел продолжать борьбу, но Гитлер постановил, что наша цель должна быть «остановить противника впереди Этны. На долю генерала Хубе, командовавшего 14-м танковым корпусом, выпало приложить максимум усилий для выполнения этого распоряжения, и к нему направили одного офицера ОКВ с устным приказом «ненавязчиво взять на себя все командование на сицилийском плацдарме, полностью оттеснив итальянскую ставку»[229]. Кроме того, был назначен «немецкий комендант Мессинского пролива, и он получил полномочия укомплектовать в случае необходимости своими людьми сохранившиеся итальянские береговые батареи. Таким образом германское Верховное командование – действовавшее из Восточной Пруссии! – непосредственно запустило руку в дела, за которые отвечал штаб, подчиненный итальянскому командованию. Муссолини и его Верховное командование всего лишь направили протест, и ничего более. Гитлер, должно быть, почувствовал, что его действия оправдают, когда узнал через Кессельринга, что Муссолини направил срочное обращение, где указывалось, какие «серьезные последствия для морального состояния как итальянского, так и немецкого народа» могла повлечь за собой потеря Сицилии[230].

Так небольшой плацдарм у Этны стал жизненно важным пунктом, где решались судьба Средиземноморского театра войны, будущее оси и, возможно, нечто гораздо большее. В этой ситуации Йодль 15 июля лично выдал одну из редких своих письменных оценок. Его цель явно состояла в том, чтобы снова выдвинуть на передний план главную стратегическую картину происходившего; он пошел даже дальше, чем Кессельринг, и категорически заявил, что «насколько можно предвидеть, Сицилию нам не удержать»; мы не знали, продолжал он, станет ли следующей целью противника Сицилия или Корсика, континентальная часть Италии или Греция, но в любом случае наша главная стратегическая задача была прикрывать Южную Италию как рубеж обороны Балканского полуострова. Затем он вернулся к выводу, к которому его штаб пришел, по чисто военным соображениям, 19 июня, на следующий день после печального решения относительно операции «Цитадель»[231], и заявил, что до тех пор, пока полностью не прояснится политическая ситуация, «было бы безответственным» держать немецкие войска южнее Апеннин, то есть к югу от горного хребта, тянущегося с востока на запад севернее Арно. Первое предварительное условие заключалось в том, чтобы «произвести чистку итальянского военного командования и принимать самые энергичные меры против любого проявления раскола в итальянских вооруженных силах». Вторя многочисленным заявлениям Гитлера того периода, он обвинил «широкие круги внутри итальянского офицерского корпуса в тайном предательстве» и приписал итальянскому Верховному командованию намерение использовать немецкие формирования на итальянской земле «таким образом, чтобы гарантировать их уничтожение». Следуя гитлеровскому примеру, Йодль любил использовать пышные фразы, и в своей эффектной концовке он призвал к «генеральной чистке в Италии в качестве второго этапа фашистской революции», который должен закончиться «устранением нынешнего Верховного командования и арестом всех враждебных нам лиц». Немецкие генералы возьмут в свои руки командование на всех важных участках в Средиземноморье, и их начальником должен стать фельдмаршал Роммель «как единственный командующий, под началом которого охотно служат многие солдаты и офицеры в Италии». Затем шли детальные предложения относительно «единства командования», которое в Италии должно номинально остаться в руках Муссолини, а на Балканах передано немцам. Наконец, было там «требование к Италии», чтобы пополнение итальянских войск на участках, подвергаемых ударам противника, например в Южной Италии, должно обеспечиваться в тех же масштабах и такими же темпами, как и немецких. Это требование оставалось на повестке дня до самого развала оси; оно никогда не выполнялось.

В своих военно-политических разделах этот трактат всего лишь повторял взгляды, которые довольно часто звучали недавно в узком кругу, но он дал еще наиболее развернутую картину разногласий, которые, как показывает история, являются неизбежными предвестниками краха любого военного союза. Гитлер испытал ужас перед такими выводами Йодля главным образом из-за уважения к авторитету Муссолини. Вместо этого, он попытался первым делом получить более утешительную картину состояния дел в Италии и затребовал в ставку некоторых военачальников и политиков, которым он доверял. Но в ходе последовавших обсуждений и гросс-адмирал Дёниц, и фельдмаршал Роммель высказали взгляды аналогичные взглядам Йодля; Роммель даже зашел столь далеко, что сказал, что в итальянской армии нет ни одного генерала, на которого он мог бы положиться и который стал бы полностью сотрудничать с Германией. Гитлер мог увидеть, что рушатся все основы его союзнической политики, и показал, что не хочет заниматься самокритикой, заявив просто, что «тем не менее должны быть в Италии стоящие люди, не могли вдруг все стать плохими». Однако ему, казалось, хватило впечатлений, чтобы прийти к выводу, что отныне Германия на Средиземном море одна и единственное, что в ее силах, – это защищать Северную Италию. Он, как прежде, считал, что наилучшим решением будет удержать нашего союзника в рамках оси, при условии, что мы будем всегда уверены в его лояльности. За этим последовали дискуссии с германским послом, которого вызвали из Рима, и принцем Филипом Гессенским, секретным офицером связи с итальянским королевским домом. Отсюда возникло решение добиться ясности путем встречи с Муссолини, которая была отложена после Туниса. Спешно договорились о встрече в Северной Италии. В тот же день, 18 июля, мы отправились в Берхтесгаден. Гитлер теперь отставил в сторону даже тревогу о своей личной безопасности. Однако перед отъездом его убедили отложить объявление о том, что Роммеля выбрали в качестве командующего обороной Апеннинского полуострова, – по просьбе Геринга и германского посла в Риме, которые считали, что знают Муссолини и итальянскую публику лучше, чем Гитлер и Йодль[232].