Дата Туташхиа - Маечабук Ираклиевич Амирэджиби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воцарилась тишина. Так складно говорил полковник, что я разозлился даже, что этот мерзавец так долго ломается, не понимает своей же выгоды.
— Не торопитесь же так, — сказал Туташхиа. — Идти на такое дело, не подумав, ведь тоже нельзя.
Полковник еле сдержался, чтоб не крикнуть от радости, и решил, видимо, что надо жать на все педали, не давая передышки.
— Раздумывать тут нечего, — сказал он решительно. — Все, о чем я вам сказал, уже было и взвешено и обдумано до нашей встречи. Я же больше не имею возможности ждать, в Петербурге у меня неотложные дела. Поэтому решать все надо сегодня, чтобы я успел распорядиться, а утром отсюда уехать.
Полковник достал из кармана часы и хлопнул крышкой:
— Я жду ровно две минуты.
А когда две минуты прошли, Сахнов спрятал часы и сделал вид, что собирает бумаги со стола, чтобы уходить.
— А сколько времени вы на это даете? — чуть слышно спросил Туташхиа.
— Десять дней… Самое большее — две недели.
— А если не получится?
— Получится, получится, — опять стал повторять Сахнов, и я подумал было, что мне опять придется вызывать полицейских с розгами.
— Ну, что ж, согласен, коли так! — выдавил из себя Туташхиа.
— Тогда оформим все, как положено, — заторопился Сахнов.
Он начал писать на отдельном листе, перечисляя все, что должен выполнить Туташхиа и в какой срок, указывая при этом, по какой статье и какому параграфу он будет отдан под суд в случае, если не выполнит того, что на него возложено. Это была обычная форма расписки, под которой должна была стоять подпись Туташхиа. Кончив, Сахнов спросил Туташхиа:
— Сумеете ли вы прочитать?
— Сумею, — ответил тот.
Туташхиа подвинул к себе листок бумаги, исписанный полковником Сахновым, и начал, не торопясь, читать. Держал он его перед собой, наверно, с полчаса, не меньше. Потом сказал:
— Я все обдумал. Двух недель мне не хватит. Как хотите. Полтора месяца — самый короткий срок… Давайте перепишем.
Это же надо, что придумал, прохвост! Я сразу понял, к чему он это тянет. Чтобы Сахнов не сомневался ни в чем, чтобы считал, что дело сделано, переманили мы к себе Туташхиа — и все. Хотел, чтобы согласие его на правду похоже было.
Видел я, хитрит абраг, за нос нас провести хочет, но Сахнову только одно нужно — бумагу эту подписать. Как примется он убеждать — две недели, куда, мол, больше, Туташхиа свое повторяет — полтора месяца, и ни днем меньше. Чуть не сцепились из-за этого. Но тут Сахнов на уступки пошел, предложил в конце листа примечание сделать, что срок исполнения продлен, — и расписаться там им обоим. Но Туташхиа на дыбы стал, весь документ переписать заставил, а потом опять читал его и перечитывал сто раз. Но подписал в конце концов. На том и закончили, назначив встретиться с ним через неделю в условленном месте. Пока выходили из кабинета, я успел шепнуть полковнику, что надует нас абраг. И что вы думаете, вытаращил он на меня свои рыбьи глаза с таким гневом, будто не Туташхиа, а я издеваюсь над ним и собираюсь оставить его в дураках.
Когда вышли во двор, Туташхиа заставил нас вывести ему теленка, потом сел на коня и уехал.
Сказать вам правду, с того момента я больше не видел его никогда.
А полковник Сахнов на другое утро вдалбливал мне без конца, что мне делать с Туташхиа после того, как с братьями Чантуриа будет покончено. И укатил в своем фаэтоне в Поти.
Неделя проскочила быстро, надо было выходить на встречу с Датой.
Но я не такой простак, понимаю, какой подарочек он может приготовить мне за розги. Умирать-то неохота! Послал я переодетого полицейского, а сам спрятался в кустах. Сижу и жду. Вот идет мой полицейский, подошел к условленному месту, а там никого нет. Огляделся, увидел у моста мальчика лет восьми, а рядом с ним хурджин. Полицейский стоит и ждет, когда же появится Туташхиа. Потом спросил мальчика:
— Ты что здесь делаешь?
— Меня прислал Туташхиа, — ответил мальчик. — Он с кем-то должен тут встретиться.
— Это со мной, — отвечает полицейский. — Что он просил передать?
— Он просил передать вам хурджин.
— Зачем?
— Чтобы вы преподнесли его Никандро Килиа.
Когда в кустах мы развязали хурджин, то с одного бока в нем лежала курица, а с другого — индюк.
Вот все так и закончилось.
Но что после этого подлец Туташхиа наворотил — описать нет никаких сил. Все прежние злодейства — только детская игра рядом с нынешним. Делал все так, чтобы и следа не осталось нигде. Но можете мне поверить, что после того, как он второй раз ушел в абраги, все поджоги, убийства и насилия, что были в Грузии, — все дело его рук! Это говорю вам я — Никандро Килиа!
Всего месяц прошел с той поры, и вдруг приезжает из Кутаиси губернское мое начальство вместе с каким-то офицером и приказывает сдать ему дела. Кукиш мне под нос вместо должности!
Я, конечно, сразу в Тифлис, в кабинет Мушни Зарандиа. Увидел он меня, рассвирепел — стал ругать, да так, будто головешки горячие изо рта посыпались. Часа два орал, ослом обзывал. Я решил, что пропало все, разозлился и тоже стал кричать:
— Это по вашей милости я службу потерял! Из-за вас дети мои голодать будут! Вы все подстроили, вы я исправляйте, не то я покажу вам, где раки зимуют!
— Что ты мне показать можешь? — захохотал Зарандиа. — Поделись со мной, не томи мою душу.
— Небось, твоя жена, Мушни-батоно, и теперь носит серьги, что ей евреи подарили? — спросил я.
Зарандиа поманил меня рукой.
— Подойди сюда, Килиа, — сказал он. — Садись-ка рядом.
Открыл он несгораемый шкаф, долго шарил там, пока не вытащил какую-то бумажку. Положил