Риджийский гамбит. Интегрировать свет - Евгения Сафонова

Если он прикажет…

…а потом Алья оглянулся. Назад. На Морти, которая ждала его следующих слов, и Лода, спокойно стоявшего передо мной. Перехватил удивлённый взгляд Навинии, не понимавшей, почему он медлит.

Когда Повелитель дроу вновь повернулся к тому, кто убил его семью, я уже знала – нет. Не прикажет.

Ведь стоят ли любимые мертвецы, которых уже не вернуть, того, чтобы ради них жертвовать любимыми живыми? Или любовью этих живых?..

– Но мы не хотим войны, – ровно проговорил Алья, – мы хотим мира. Мы хотели его давно, и восемнадцать лет назад – тоже. – Его руки опустились. – Всё, что говорил вам ваш брат, всё, что говорили ему мы, – правда. Вашу жену убили не тёмные, а светлые. Один умелый манипулятор среди людей. Одна девочка среди эльфов, жаждавшая занять её место. Девочка, которая оказалась достаточно умна, чтобы выбрать идеальное время для своего преступления. Она же потом наняла людей, похитивших вашего младшего сына, чтобы лишить вас наследников и ещё на шаг приблизиться к короне, о которой она грезила с детства. Короне вашей жены.

– Фин, смерть Дилль была глупой случайностью. Попроси любого из наших магов просмотреть мою память, – тихо проговорил Эсфориэль. – Мою, Дэна, Фаника. Мы пойдём на это, мы вытерпим боль. И они сами всё увидят.

– Отец, пойми наконец! – Дэнимон тоже шагнул вперёд. – Мы в полной их власти! Мы с Фаником, и ты, и все… они хозяева положения, не мы! И как они этим воспользовались? Как пользуются сейчас? – наследник эльфийского престола встал бок о бок с владыкой дроу. – Скажи, какие ещё могут быть основания, чтобы не верить им?

– Ответь, отец, – негромко изрёк Фаник. – Выскажи хитрый план, частью которого это может быть. Всё это.

Повелитель эльфов не ответил. Лишь переводил взгляд с сыновей на брата и обратно. И я видела, как тихо шепчутся в сторонке эльфы и люди, и читала на иных лицах тоскливое сомнение, которого я так ждала.

Ну же…

– Знаете, Повелитель, – так и не дождавшись ответа, молвил Алья, – вы ведь убили не только моего отца, но и мою сестру. Ей было всего четырнадцать. – Повелитель дроу чуть склонил голову набок. – И вы даже представить не можете, сколько я мечтал о том, чтобы мои подданные проделали с вашим сыном всё то же, что на ваших глазах делали с ней.

К недоверию на лице Хьовфина примешалось что-то ещё. Некое странное… понимание. И на лицо эльфийского владыки, к моему удивлению, легла тень.

Он помнил девочку, которую пытали на его глазах. Помнил до сих пор. И воспоминания об этом явно не вызывали у него никакой радости.

– Но я прощаю вас. Я понимаю, во что вас превратили. Я сам превращался в то же. И теперь прошу вас простить меня. – Алья коротко выдохнул. – За все эти триста лет. За то, что делал мой предок, за то, что делали мои подданные по моим приказам. За то, что делал я.

Я не сразу поняла, зачем он обнажил меч. И блеск стали, сверкнувшей белыми бликами, несколько расходился с его последними словами, заставив всех присутствующих застыть в напряжённой тишине.

Зрелище Альи, который, швырнув меч к ногам Повелителя эльфов, преклонил колено перед своим врагом, даже для меня оказалось чем-то на грани фантастики. Пусть – в отличие от эльфийского принца, в своё время сделавшего то же, – владыка дроу опустился лишь на одно.

– Я понимаю, что прощения не добиться в момент. Что одного лишь «простите» ничтожно мало. Что раны не заживут просто так, что шрамы сотрутся лишь через десятки лет. Но в наших силах сделать так, чтобы наши народы и дети жили в мире, где больше не льётся кровь. – Алья не согнул спины и не опустил головы: даже коленопреклонённый, он оставался королём. – И я прошу… нет, я умоляю – давайте наконец оставим это в прошлом. Вы и я. Навсегда.

Я услышала странный шелест, точно шум прибоя, невесть откуда возникшего за моей спиной. Обернувшись, увидела, как один за другим дроу опускаются на колени следом за своим Повелителем; посмотрела на Лода и Морти, сделавших то же рядом со мной.

После секундного раздумья аккуратно опустилась наземь, пачкая белые бриджи о мокрую траву.

Мне не за что было просить прощения. Я не была подданной Альи, и когда-то мне об этом говорили. Но это было до того, как я выбрала свой путь: стать частью мира, где каждый служил королю, тому или иному.

И я своего короля и свою сторону выбрала уже давно.

Хьовфин смотрел на это с тем же недоверием. Опустив глаза, пристальным взглядом изучил меч Альи, слабо поблескивающий на земле у его ног.

– Ты ведь понимаешь, что я могу сейчас взять этот клинок и снести тебе голову? – когда Повелитель эльфов заговорил, он почти шептал. – Прежде чем меня успеют остановить.

Алья не отвёл взгляда, когда Хьовфин посмотрел ему прямо в глаза. Сверху вниз, пристально и пронзительно… с той же нехорошей задумчивостью, что прозвучала в голосе дроу немногим ранее.

Да. У Альи были те, кто держит его здесь. Были и есть – те, ради кого он никогда не переступит грань, из-за которой возврата уже не будет. Грань, которую когда-то переступил его предок, грань, которую почти переступил Хьовфин. И у обоих Повелителей, смотревших сейчас друг на друга, были причины зайти за неё.

Триста лет потерь и боли, крови и ненависти. У одного – за плечами, у другого – в памяти, рассказами и летописными строками. А месть – такая заманчивая, такая влекущая, так близко: возможность утолить свою жажду, возможность потоптаться на могиле того, кто разорвал твою душу в клочья, или того, кто к этому причастен. И смеяться над мыслью «простить», и думать: месть есть деяние, попытка сделать что-то, чтобы мир стал более справедливым, выбор сильных, а прощение – недеяние, смирение и пассивность, выбор слабых… Но сколько мудрецов уже писали о том, что месть, оплаченная кровью, – порочный круг, выхода из которого нет.

Нет, пока кто-то не найдёт в себе достаточно сил не для мести, а для прощения.

Когда Повелитель эльфов снова рассмеялся, в его смехе не было холода, одна лишь горечь.

– Неужели это правда? – его голос всё-таки сорвался, и не на шёпот – на хрип. – Я действительно был так слеп? Мог быть таким?

Хьовфин посмотрел на брата. Не на того, кто стоял за его спиной среди светлых, а на того, кто ждал среди тёмных. Не на Фрайндина, на Эсфора. И от увиденного в этом взгляде колючая лапа тревоги, сжимавшая сердце всё это время, чуть разжалась.

Получилось. У нас получилось, чёрт возьми!

Получилось…

– Дурак, ослеплённый собственным гневом. Слепой и глухой, гордившийся тем, что может переступать через свои чувства во благо своего народа. – Сине-сиреневые глаза Хьовфина казались почти чёрными, но из точёных черт ушёл тот холод, что леденил их обычно. – Дэн, Фаник, Эсфор, брат мой…

Осёкся, не договорив. Впрочем, те, к кому он обращался, и так поняли, что он хотел сказать.

Эльфы не улыбнулись. Хотя Дэн пытался, я это видела – пытался, но не смог. И ничего не сказали, однако взгляды их сказали всё, что нужно. Что они тоже прощают всё, что требовалось простить. И, вновь обратив взгляд на Алью, Хьовфин мягко, очень мягко – с интонацией, которой я никак не ожидала от него, – произнёс: