Ученик философа - Айрис Мердок

Том и Эмма соскользнули по скале вниз и помчались прочь по пляжу, к воде.

Аперитивы были такие: Габриель привезла смесь джина со свежим апельсиновым соком, холодную, во фляжках-термосах. Алекс — две бутылки виски и два сифона содовой. Перл захватила с собой кока-колу. К обеду подали югославский рислинг. А вот что они ели. Стол, приготовленный Габриель, состоял из паштета на овсяном печенье, датской салями, тонко нарезанного языка, зеленого салата, салата из помидоров, кресс-салата, молодого картофеля, ржаного хлеба с тмином, творога, летнего пудинга и винограда. Руби же приготовила бутерброды с ветчиной, с яйцом, с огурцами, колбасу, пирог с ветчиной и телятиной, галеты, чеддер, двойной глостерский сыр, корзиночки с кремом и бананы. Поскольку Руби и Габриель никогда не советовались друг с другом насчет количества еды, обе рассчитывали на всех, так что еды было много. Мечта Эммы — побеседовать с Джорджем — наконец сбылась. Эмма нарочно сел рядом с ним и стал расспрашивать его об Эннистонском кольце и о музее. Наступило всеобщее замешательство (от которого Джордж получил огромное удовольствие), когда Эмма, ничего не зная об эскападе Джорджа, выразил сожаление, что принадлежащая музею уникальная коллекция римского стекла не выставлена на обозрение публики. Кашель Брайана и пинок Тома прервали эту недолгую беседу. Но тем не менее она состоялась, и всех странным образом удивило то, что Джордж вел себя совершенно как обычный человек. (А чего, интересно, они от него ждали?) Джордж не проявил никакой эксцентричности, за одним исключением: отвечая на вопросы Эммы, он неотрывно глядел на Хэтти. Он снял пиджак и жилет, явив свеженакопленный жирок. Круглое лицо было спокойно и довольно, а взгляд — благодушен, но пристален. Хэтти почувствовала это и отвернулась. Перед обедом Том вежливо спросил Хэтти, не показалось ли ей море холодным, и она ответила, что оно не холодней Майна. За обедом Том хотел было сесть рядом с Хэтти, но Перл, нарочно или нет, помешала — заняла место, пока все неловко рассаживались кругом на камнях и ковриках. Алекс была стройна и моложава в брюках и ярко-голубой пляжной рубашке, со сверкающими на солнце густыми волосами цвета соли с перцем. Она старалась быть любезной по отношению к девушкам и при этом остро сознавала присутствие Джорджа. Габриель, также остро сознавая его присутствие, невольно поглядывала на него с улыбочкой, говорившей: «Смотрите, как он хорошо себя ведет». Она даже взглянула на Брайана, одобрительным кивком указывая ему на чудо — нормальное поведение Джорджа. Это было неприятно и Брайану, и Тому.

— Где ты была? — спросила Алекс у Руби, — Мне пришлось убирать самой, все ушли.

— Гуляла.

— Гуляла? Ты никогда не гуляешь.

— Сходила глянуть на дом.

— Мэривилль? Они еще, чего доброго, подумают, что мы за ними шпионим! Пожалуйста, убери тут. Я и так уже почти все сделала.

Алекс пошла прочь. Она вдруг горько пожалела, что продала Мэривилль. Она подумала: можно было бы пригласить его сюда, устроить что-то вроде приема, это было бы вполне оправданно, и он бы пришел. Ей почти удалось заманить его в дверь Белмонта в тот день, когда он пришел с бутылками. Что значили эти бутылки? На пустом пляже на нее нахлынули одиночество и зависть, а шум моря напомнил о смерти. Алекс хотела найти Джорджа, но он ушел; все ушли. Она хотела посмотреть, сколько времени, и обнаружила, что часов на руке нет; должно быть, обронила. Стеная от досады, она принялась осматривать песок.

— Где Джордж? — спросил Брайан у Тома.

— Не знаю.

— Габриель пришла с тобой?

— Нет, я ее не видел.

Брайан шел вдоль скал, в сторону маяка, а не Мэривилля, с Адамом и Зедом. Он подумал, что Габриель пошла в эту сторону, но ее не было видно. Он поспешил обратно, оставив Адама и Зеда на пляже рядом с семейным лагерем. «Не плавайте без меня», — сказал он и побежал, и бежал всю дорогу до развалин усадьбы. В саду слышался смех — там оказались Том, Хэтти, Перл и Эмма, но Габриель не было. Пыхтя, Брайан побежал назад.

— Я хотел как бы извиниться перед вами, — сказал Том, обращаясь к Хэтти.

Они на минуту остались одни в заросшем саду, где самшитовые изгороди вымахали в двенадцатифутовых динозавров. Обломки старой вымостки, статуй, урн, балюстрад лежали, полускрытые травой и мхом, и всюду буйствовали дикие розы, образуя огромные колючие арки. В отдалении куковала кукушка. Невидимые жаворонки пели высоко над землей, в ослепительном синем воздухе.

— Смотрите, рука! — сказала Хэтти. Она вытащила из колючих плетей каменную кисть руки в натуральную величину.

— Как красиво, как странно.

— Хотите ее взять?

— Нет, она ваша.

— Это мрамор?

— Известняк, наверное.

— Почему как бы?

— Что?

— Почему «как бы» извиниться?

— Действительно, почему? Я хочу перед вами извиниться.

— Ну хорошо, продолжайте.

— Но не знаю как.

— Ну тогда не извиняйтесь.

— Я хочу сказать… я думал, что ваш дедушка вам объяснил…

— Что объяснил?

— Что он хочет… ну… хочет, чтобы мы с вами поженились. Хэтти с минуту молчала, глядя на каменную руку. Волосы Хэтти, курчавые от морской воды, стянутые лентой, волнами спускались по спине. Хэтти сунула руку в карман (она была в том самом летнем платье из «Бутика Анны Лэпуинг»), но рука была слишком тяжела, и платье перекосилось. Она опять вынула руку.

— Ну хорошо. Я буду считать, что вы извинились.

— Но…

— Это не важно, это не важно.

— Это какое-то безумие, правда?

— Что?

— То, что он хотел.

— Да.

— Я хочу сказать… он немного не от мира сего… ведь эти вещи так не делаются, правда?

— Правда.

— Вы ему скажете?

— Что?

— Что я у вас был… что я… пытался…

— Нет. Это не имеет ко мне никакого отношения. Я тут абсолютно ни при чем.

— А… ну хорошо… — уныло сказал Том, — Я ему напишу. Он надеялся, что извинения избавят его от чувства вины и мучительного чувства, что кто-то думает о нем плохо. Но теперь, кажется, стало еще хуже. Все перепуталось.

— Я давно хотел с вами поговорить, — сказал Эмма. Они с Перл были одни в другой части сада, возле заросшего лилиями пруда у подножия полуразрушенной каменной лестницы. Лилии покрыли почти всю поверхность водоема. Лишь местами в окнах темно-зеленой воды мелькали золотыми вспышками огромные карпы.

— Как это? — спросила Перл. — Мы же только сегодня познакомились.

Перл тоже была в летнем платье — не струящемся, в цветочек, как у Хэтти, но в прямом желтом платье-рубашке, подпоясанном на узкой талии и похожем на униформу героев научно-фантастического романа. Голова Перл с прямым профилем была так узка, словно стремилась стать двухмерной. Солнце придало смуглой коже еще капельку смуглоты, бросило на щеки красновато-коричневый румянец и высветило рыжеватые оттенки в темных волосах, которые Перл сознательно подстригла покороче.