Рондо - Александр Липарев

– Я тоже собирала и печатала стихи неиздававшихся поэтов. Клюев, Корнилов, Уткин.

Мите эти фамилии не знакомы. Иван работает, слушает и не торопится. Но всё равно торопись – не торопись, а работа когда-нибудь кончается. И, как ни жалко, приходится идти на следующий этаж.

Для детей приход Ивана и Мити событие исключительное. Мальчишкам интересно всё: провода, инструмент и, как он работает. Сверлить и завинчивать приходится под их внимательным взглядом. И никакие уговоры: «Не мешай дядям, иди поиграй», – не помогают. Стоят столбиком и смотрят. Если удастся такого разговорить, мальчишка как будто сбрасывает с себя тяжёлые доспехи и из неподвижного молчуна превращается в обычного живого ребёнка. Он тебя сразу забросает вопросами и разной информацией. Чтобы подарить ему порцию радости, попроси его подать молоток или подержать конец провода. Поучаствовать во взрослом деле – это и есть бесхитростное мальчишеское счастье. Девочкам работа не так интересна – постоит, посмотрит, убежит и принесёт показать свою любимую куклу. Куклу надо обязательно похвалить и спросить, как её зовут? Иван детей сторонится, они ему мешают. А Митя с ребятишками разговаривает на равных. У них не бывает заплесневелого взгляда, с ним не рискуешь нарваться на хама, дурака или надутого индюка. Это они потом себя испортят.

Квартира, искалеченная бездарным евроремонтом. В прихожей потолок из зеркальных квадратов. Митя работает и поглядывает вверх. Кто над нами вверх ногами? Оказывается в жилище новых русских это твоё отражение. Слева из глубины комнат выходит грациозный белый с чёрными пятнами пёс размером с небольшую лошадку. Он ложится вдоль стены за спиной у Мити. Ничего пёс, красивый, слюни не текут, и не хрипит, как астматик. Через несколько минут оттуда же показывается не менее грациозная хозяйка в голубом стёганом халате. Тоже ничего – миленькая. Когда она впускала Митю в квартиру, на ней было одето что-то другое. Митя одобрительно отзывается о красавце-псе.

– Вы не поверите, ведь мы его на улице нашли.

– Разве такие породистые на улицах валяются?

– Вот. Бегал тощий, грязный. Размером был поменьше. Мы с мужем его привели домой, накормили, почистили. Всё Бутово обклеили объявлениями о нём – кто потерял, звоните. Но никто не отозвался. Он и остался у нас.

– С одной стороны, найти такого – большая удача. А с другой – не кошка всё-таки. Кормить, ухаживать…

– Ну-у-у, теперь это член нашей семьи, – поглаживая зверя по холке, улыбается хозяйка. – И кормим, и гуляем. А как он мужа любит!

Митя ещё раз посмотрел наверх. Псу тоже повезло: в квартире с такими потолками он от голода не помрёт.

У бабушки рост девочки-пятиклассницы и ясные голубые глазки, молодо блестящие из-под немного всклокоченных бровей. Лицо у неё ласковое, улыбчивое. Быстро поняв, что от неё требуется, она показывает место на стене, где хотела бы видеть трубку домофона, расстилает на полу газетки и, сложив руки на груди, отходит в сторону – всё готово, работайте ребята. Выждав ровно столько, сколько необходимо, чтобы Иван с Митей разобрали инструмент и занялись делом, она заводит речь о соседях. Заводит умело – не скажешь, что ни с того ни с сего. Говорит она гладко как будто читает по бумажке.

– Эта, из пятнадцатой квартиры, мужчин к себе водит. А у её соседки, что справа, муж совсем алкаш, а она скрывает, думает, что не знает никто. У той, что напротив, сына недавно посадили. Мальчишка рос на глазах у всего дома. Хорошим был пареньком, учился неплохо. А потом, как подменили. Хулиганить стал, связался со шпаной. А над ней, выше этажом, фифа поселилась. И откуда только деньги у людей? Чуть ли не каждый день – новое пальто. Шуб – не счесть.

Деваться некуда. Митя и Иван слушают изложение толщенного досье на всех жильцов дома. Бабушка рассказывает без злорадства и ненависти, без эмоций как будто зачитывает историю болезни чужого ей человека. Видимо, она считает, что это её предназначение такое – выносить мусор из чужих изб, не оставляя никому право на личное. Тихим голосом она складывает несложные фразы. Тут ведь дело не в красноречии и не в интонациях, а в фактах. Людям факты интересны. Но вот всё кончено, инструмент собран, и бабульку как будто выключают. Но понятно, что у неё фактов, как у Шахерезады сказок.

Каждый день ребята заходили в квартиры, видели много соотечественников. Все они очень разные: одни пытались помочь, другие, наоборот, отходили в сторону, чтобы не мешать, но большинство хотело поговорить. Аккомпанементом вою дрели и постукиванию молотка в чужих прихожих и коридорах служили суждения о том, о сём. Толковали о футболе, о ценах на продукты теперь и раньше, о том, что стали делать плохую водку, о том, что вчера во дворе стреляли… Но, поскольку время было замусорено политикой, чаще всего о политике и говорили. С соседями, знакомыми, родственниками всё давно обталдычено. А тут приходят свежие люди… Взгляды и убеждения жителей московских домов рождались из услышанного во дворе, в магазине, на работе. А главное, из телевизионных сенсаций и газетных откровений. Вчера, благодаря печатному слову, не сомневались в торжестве коммунизма, сегодня, до отвала начитавшись и наслушавшись, серьёзно обсуждают технические детали конца света, который непременно случится на рубеже тысячелетий. Но пока ещё есть время, можно вслух выступить за понравившегося политика.

Не каждый мог отчётливо сформулировать свою позицию, не каждый был способен даже просто выдавить из себя какую-никакую связную фразу, но все поддались заразе диспутизма. Хотя от старого отошли ещё недалеко, и сердце замирает в лёгком испуге от собственной смелости, но, в то же время, оно и ликует оттого, что где-то вычитал факты, которые не все знают, оттого, что грани твоего ума сверкают так, что аж глаза режет.

В компанию Ивана и Мити часто подключался рослый меланхоличный Стас – большой любитель жевательной резинки. Работал он размеренно, без напряжения. В такт рукам двигались его челюсти. Стас необычайно ловко умел провоцировать жильцов на оглашение своих политических взглядов. С непроницаемым выражением на лице, он одной-двумя фразами отрывал человека от повседневных забот и ставил его перед горой воспалённых несправедливостей или перед завалами нерешённых проблем. А хозяев квартир и без того распирало обнародовать своё мнение, и они начинали клеймить, поучать, убеждать и снова клеймить. Стас молчал и слушал. Митин дух спорщика и правдоискателя метался внутри, рвался наружу, но ему позволялось лишь изредка проявить себя коротким вопросом. Митя слушал и прикидывал, куда клонится настроение масс.

Муж отослал свою толстушку-жену на кухню, дабы не мешалась при мужском разговоре. В выглаженной ковбоечке, чистенький, ухоженный, в возрасте начинающего пенсионера он стоит, сложив руки на груди, наклонив голову лбом вперёд, как будто собирается бодаться, смотрит исподлобья поверх сдвинутых к кончику носа очков. Чтобы лучше видеть, ему приходится морщинить лоб и поднимать брови, отчего его лицо выглядит удивлённым.

– Не понимаю я, куда мы движемся. Казалось бы, избавились от большевиков, тоталитаризм остался в прошлом. Ну и развивайте всё лучшее, что мы имеем, а всю шелуху побоку. Так нет! Какие-то партии копошатся, чего-то требуют. Эсеры, монархисты откуда-то повылазили. И коммунисты опять наглеют. Их партию, если помните, в девяносто первом запретили. Так зачем же опять? Так мы снова в какое-нибудь «не туда» скатимся. Я бы запретил все эти партии к чёртовой матери. Ну что такое: идёт демонстрация, и полусумасшедшие тётки несут портреты Сталина? Разве демократия в том, чтобы позволять всякой дряни?.. А тут и новое руководство снова начинает относиться высокомерно к народу. От старого мы берём одно плохое, а то, что заново создали, опять ни в какие ворота. А в чём преимущество сегодня над вчера? Вчера кричать и махать руками запрещалось, а сегодня – пожалуйста. Вот и вся демократия.