Белые искры снега - Анна Джейн

Этот человек тихо выругался мужским, слабо знакомым голосом и по инерции отошел на шаг назад, а я распахнула дверь сильнее и увидела Ярослава. Наверное, у меня вытянулось лицо. Кого-кого, а своего ученичка я тут встретить не ожидала. Он меня, впрочем, тоже. Зеленые глаза Енота стали больше, а вместо обычной юношеской заносчивости и тупости в них поселилось величайшее удивление.

– О, боже, – только и выговорила я.

– Ты! – одновременно со мной произнес он.

Мы злобно уставились друг на друга, подозревая друг друга в слежке и прочих глупостях. Я, потеснив Зарецкого, вышла из туалетной комнаты к общему рукомойнику. Дверь за мной бесшумно захлопнулась.

– Ну, я, и что? – взяла я себя в руки, чтобы не выглядеть совсем уж удивленной. Однако, каюсь, у меня от неожиданной встречи в туалете даже сердце забилось сильнее – от страха, наверное.

– От тебя и тут не скрыться, – фыркнул Зарецкий, засунув руки в карманы и глядя на меня взглядом а-ля царь всемогущий.

– А ты знаешь, что это незаконно?

– Что незаконно? – не понял мальчишка.

– Следить за людьми незаконно, – отозвалась я. Его хорошенькое лицо скривилось.

– Нужна ты мне, дура, – тут же оскорбил он меня, моментально взбесив. – Где потеряла своего пирата, кстати? Вы потешно смотрелись. Все, кто рядом сидел, со смеху умирали.

– Я же говорю, слежка – это незаконно, – смутилась я про себя, что Енот видел всю эту непотребную сцену.

– За тобой следить – это как грех, Анастасия Иосифовна, – тотчас заявил он, вновь переврав мое отчество. В соседнюю туалетную комнату зашла какая-то чересчур надушенная красноволосая и коротко стриженная женщина с недовольным видом, от которой несло сладко-цветочным ароматом, как от отдела парфюмерии, и, неодобрительно глянув на нас, скрылась за одной из дверей.

– Какой еще грех?

– Не такой сильный, как первородный, но тоже, знаешь, ничего хорошего. Это как обижать котенка, или мучать щенка, или как подавать милостыню чеками из супермаркета, – продолжал разглагольствовать Зарецкий, давая понять, что он не ставит на одну линию меня рядом с другими людьми.

– Мальчик, – смерила я его тяжелым взглядом, – успокойся. И иди, куда шел. И не пей. Негоже детям напиваться и приходить в школу с похмелья.

Упоминания о возрасте и о том, что я старше, а он – малолетка какой-то, явно выводили Зарецкого из себя.

– Я-то, конечно, уйду и пить не буду, но вы сами, Анастасия Ануфриевна, не пейте. Плохой пример не подавайте. И не занимайтесь ничем… таким непристойным.

– Каким еще непристойным? – сощурилась я.

– Вы, Анастасия Зауровна, двое мужчин, драка – все это может очень негативно отразиться на карьере преподавателя. А вы любите ролевые игры с пиратами, да? – невинно поинтересовался.

– А не пойти ли тебе далеко, – очень тихо произнесла я, вновь вспомнив этот позор. Голос мой был почти спокоен, а вот в глазах кажется, метала туда-сюда молнии ярость.

Зеленоглазый ослепительно мне улыбнулся, посоветовал зачем-то проверить голову и, глянув на себя, бравого, в зеркало, потянулся к ручке двери свободной туалетной комнаты. Однако именно в этот момент дверь, ведущая из холла в туалет, распахнулась, и я с ужасом увидела двух представительниц женского пола, с которыми ни за какие коврижки не хотела встречаться в столь тесном пространстве. Если бы более молодую – тоненькую, как щепка, симпатичную и воздушную обладательницу вьющихся легких волос цвета меди я бы пережила, то встреча с ее матерью, похожей на гордую вдовствующую императрицу с прямыми волосами цвета воронова крыла и точеными загорелыми скулами, просто выбила бы меня из колеи.

Я органически не перевариваю женщину, которая считалась моей мачехой, и не потому, что я такая плохая. Потому что она ненавидит меня. Ненавидит так, как будто бы я – чудовище, подкинутое в ее дом – обиталище ангелов.

Уже пять лет я не видела Риту – жену моего отца, и до сих пор во мне не возникало ни грамма желания встретиться с ней вновь. Страх, ненависть, злость, ярость, еще страх, и снова ненависть, жесткость, и так до бесконечности – вот эмоции, которые дарила мне Рита на протяжении всего того времени, когда мы жили под одной крышей.

Она нисколько не постарела за это время; казалось, стала только еще элегантнее в своей властной уверенной ауре обеспеченный дамы, лучшие друзья которой – бриллианты, а подруги – такие же, как и она, прекрасные чопорные жены богатых мужей, живущие напоказ.

Я не хотела встречаться с Ритой и ее второй дочкой – Олесей. Я не хотела вспоминать то, что было когда-то давно. Я не хотела встречаться с прошлым лицом к лицу. Поэтому сделала то, что сделала – ворвалась в туалетную комнату следом за Ярославом, который еще не успел закрыть за собой дверь, и сама повернула ручку, заперевшись от внешнего мира в этом узком пространстве с голубыми стенами и синим полом.

Я опять превращалась в маленькую Настю, которая пряталась от этой женщины, как только та оказывалась в доме. Из-за нее моя золотая клетка одиночества превращалась в темницу без окон.

– Эй, ты чего?! – заорал было Зарецкий, но я быстрым движением закрыла ему рот одной рукой и прижала к своим губам указательный палец другой, моля о том, чтобы он сейчас замолчал. Я не знаю, что было в моих глазах, но Ярослав, растерявшись, послушал меня, кивнул и убрал мою руку с его губ.

Я не ожидала, что этот сумасшедший парень поймет меня и мой глупый совершенно необдуманный поступок маленького ребенка. Я думала, что сейчас он выставит меня вон – ведь хоть Яр и младше, он все же мужчина, и он намного сильнее меня. Но он ничего не делал – просто стоял и смотрел на меня, внимательно и так, как никогда раньше не смотрел на меня.

А я вдруг вновь почувствовала то странное чувство, которое с головой накрыло меня, когда он прижал меня к себе в школе. Хоть сейчас мы и не касались друг друга, мне казалось, что я и он стоим на побережье вечернего океана, волны которого мягко лижут песок. Солнца уже почти не видно – оно где-то там, за ровным невозмутимым вечным горизонтом, и лишь его красная раскаленная макушка выглядывает из-за линии, разъединяющей небо и воду.

Крики чаек, шепот пологих неспешных волн, соль на губах, незнакомые запахи океана, а мы стоим босиком на влажном песке, и не отрываем взгляда друг от друга.

Глаза у него были странными – немигающими, по-ведьмински зелеными. Взрослыми. Куда более взрослыми, чем у меня, хотя я и была старше.

И они были… знакомыми. Знакомыми, как мои собственные глаза, которые я каждый день видела в зеркале.

Это было так странно. Никакой романтики и веселья. Туалет какого-то кафе, совершенно глупая ситуация, детский поступок, совершенный под давлением такого же детского страха, и мы с Ярославом – совершенно чужие люди, между которыми возникла взаимная неприязнь.

Совершенно неожиданно пришла необыкновенная мысль. Мы могли быть идеальными: любящими, уважающими и понимающими, но вместо этого терпеть друг друга не могли. И стояли в туалете в полном молчании, отражаясь в овальном зеркале.