Юрий Звенигородский - Константин Ковалев (Ковалев-Случевский)

И будто бы отраву отдал он «Исаку посаднику, а Исак деи подкупил княжа Дмитреева повара, именем Поганка, тот же даст ему зелие в куряти». После того как Шемяка отведал блюдо, он прожил еще 12 дней. Доза была рассчитана верно. Ему пришлось изрядно помучиться перед кончиной.

И как же откровенны русские летописи, которые не сумели скрыть ту радость, которая охватила Василия Темного, когда он узнал об этом в Москве! Читаем: «июля 23 приде весть к великому князю из Новагорода, что князь Дмитрий Шемяка умре напрасно в Новегороде». Как видим, написано — «умре напрасно», то есть не своей смертью. Значит — был, наконец, убит. И далее замечаем то самое сообщение о «радости»: «а пригонил с тою вестью подьячей Беда, а оттоле бысть дьяк». Что значит — гонец с доброй вестью в одно мгновение получил повышение, из подьячего превратился в дьяка!

Вот такая странная история! Но, что удивительно, именно такую смерть Шемяки подтверждают современные методы научных исследований. Оказалось, что останки мятежного князя Дмитрия Юрьевича частично мумифицировались. Это выяснилось в конце прошлого века при изучении некрополя Софийского собора, куда из Юрьева монастыря под Новгородом в XVII веке перенесли погребение Шемяки (случаи мумификации останков в некрополях Средневековой Руси крайне редки из-за нашего довольно влажного климата). И что особенно важно: сохранились высохшие печень и одна из почек князя, то есть органы, способные накапливать в себе (как, кстати, и волосы) вредные вещества, попадающие в организм человека и сохраняющиеся столетиями.

Химики-криминалисты, исследовав сохранившиеся органы, обнаружили: Дмитрий Шемяка был отравлен соединениями мышьяка. Количество яда в его почке достигает 0,21 миллиграмма на стограммовую пробу образца (тогда как естественный «фон» мышьяка в человеческом организме составляет от 0,01 до 0,08 миллиграмма). Кстати, именно отравление мышьяком, приводящее к сильному обезвоживанию организма перед смертью, могло стать причиной мумификации тела Шемяки.

Что ж, пять столетий спустя ученые подтвердили подлинность сведений, зафиксированных летописями, составители которых не побоялись написать правду о событиях 1453 года.

Судя по всему, скрыть эту историю и тогда не удалось, слухи о смерти Дмитрия Шемяки разошлись достаточно широко. Доказательством тому служит судьба повара Поганки, подлившего или подсыпавшего зелье в еду.

Человек сей, видимо, терзаясь угрызениями совести, постригся затем в монахи. Но дурная слава бежала впереди него. Сведения о Поганке есть в Житии Пафнутия Боровского, современника описываемых событий: «Некоторый инок пришел в обитель преподобного. Подвижник, увидав его, тихо сказал своим ученикам: “Видите ли, что и ради иноческого чина не очистился от крови?” Ученики удивились, но боялись спросить преподобного о значении этих слов. Впрочем, сам старец после объяснил их: “Этот инок, будучи мирянином, отравил в Новгороде князя, которому служил. Мучимый совестью, он принял монашество”».

По мнению историка Р. Г. Скрынникова, «невзирая на крайнее ожесточение и вражду, потомки Дмитрия Донского ни разу не обагрили руки кровью братии. Они твердо помнили притчу о Каине и историю князя Святополка Окаянного, убившего братьев. Святополку судьба уготовила вечные муки в аду, его жертвы князья Борис и Глеб стали святыми мучениками русской церкви. Василий II первым из наследников Дмитрия нарушил заповедь. По его приказу дьяк, прибывший в Новгород с посольством, нанял убийц и отравил Дмитрия Шемяку». И это — правда.

Так закончил свои дни последний сын князя Юрия Дмитриевича.

Так закончилась и междоусобица, которая принесла много страданий Русской земле.

Из духовной грамоты князя Звенигородского и Галичского:

«Приказываю детем своим, Насилью, Дмитрею, и Дмитрею Меншему, вотчину свою, в Москве свои жеребей, чем мя благословил отец мои, князь великий Дмитреи Иванович, в городе, и в станех, и в пошлинах в городских, и в тамзе, и в восмьничем, и в численых людех, и в мытех, свои жеребей трема сыном моим на трое».

* * *

Мы уже знаем, что князь Юрий Дмитриевич оставил завещание — духовную грамоту. Но написал ее в тот момент, когда не был еще великим князем, то есть — между летом 1432 года и 25 апреля 1433 года, когда он разбил войско племянника.

Существующая грамота составлена, еще когда он только получил от ордынского хана-царя ярлык на Дмитров.

Однако мы также задавались вопросом — а была ли другая духовная грамота Юрия, когда он был великим князем Московским? Ведь эта грамота означала бы, что все должно быть переделано и перекроено заново. Не по причине ли существования такой грамоты, собственно, и велась такая упорная война между сыновьями Юрия и Василием Темным? Ведь Василий Косой после кончины отца мог принять власть в Москве не просто так, не по самоуправству, не по причине только старшинства своего как сына. А по завещанию!

Так где же тогда эта грамота? Почему ее нет в исторических перечнях или в списках? Ответ может быть таким: ее просто не было (Юрий не успел ее составить, скончавшись скоротечно). Но ответ может быть и другим: данная грамота была и являлась самым опасным документом из всех, которые так или иначе могли бы пошатнуть власть прямых потомков Василия Дмитриевича. Духовная грамота Юрия Дмитриевича, да еще подкрепленная духовной грамотой, то есть — завещанием его отца Дмитрия Ивановича Донского, по которой он признавался великим князем Владимирским (Московским), становилась неопровержимым юридическим основанием для низвержения власти Василия Васильевича и его потомков. Такой документ не должен был бы (по их мнению) остаться в истории, его следовало бы уничтожить во всех видах или списках (включая упоминание о нем в любых летописях) с величайшим вниманием и скрупулезностью.

Что, возможно, и было с успехом для семьи Василия Темного осуществлено.

* * *

А по сохранившейся духовной грамоте 1433 года князь Юрий разделил свой удел между тремя сыновьями. Старший, Василий Косой, получил Звенигород с волостями. Среднему, Дмитрию Шемяке, досталась Руза и волости. Младший из братьев, Дмитрий Красный, поимел вышгородские земли.

Но вот что удивительно. Юрий все еще вспоминал о Смоленском великом княжестве! Не случайно он отдает именно старшему сыну Василию как драгоценную реликвию, как главное завещание — икону Смоленской Божией Матери. Читаем в грамоте: «А благословляю сына своего Василья икона Пречистая Богородица окована золотом, Смоленьская»!

Кстати, некоторые новые вотчины Юрий Звенигородский и Галичский успел приобрести за время своего удельного правления, тем самым расширив свои владения. Он был умелым и хозяйственным правителем. Грамота это подтверждает.

Историк и археолог А. А. Юшко проанализировала итоги картографии 22 волостей и сел, упомянутых в завещании князя Юрия, что в значительной степени помогло определить территорию и размер его подмосковного удела, который находился на северо-западе Московского княжества, и занимал, по мнению исследователя, почти его пятую часть. За сотню лет сформировался необычный комплекс земель, постоянно растущий удел. В результате появилась возможность, собственно, составить перечень мест, который мы находим в духовной грамоте Юрия Дмитриевича Звенигородского. Ведь после его кончины все эти земли перешли в великокняжеское владение, и мы уже не можем в другие времена в точности определить их в том виде, в каком они предстают в конце первой трети XV века. «Процесс же этого формирования, — замечает исследователь, — был длительным и изменчивым, в чем можно убедиться, присоединив к сведениям духовной Юрия Дмитриевича данные об уделе периода ранних московских князей: Ивана Калиты (около 1336), Ивана Ивановича Красного (около 1358) и Дмитрия Ивановича Донского (1389). Картографирование всех поименованных в этих грамотах волостей и сел удела дает нам интересную картину. Оказывается, что княжеские села размещаются в ближайших к удельной столице окрестностях, в то время как волости — на периферии удела. Причина этого кроется в том, что в период господства натурального хозяйства окрестные села, расположенные вблизи столицы удела, призваны были обеспечивать сырьем, продуктами и фуражом городское княжеское хозяйство, в то время как удаленные волости были основой хозяйственной жизни удела, доход с которых шел на обогащение княжеской казны».