Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию - Мишель Эке́м де Монтень

24 – Совья → Лимож

24–26 ЛИМОЖ

26 – Лимож → Кар

27 – Кар → Тивье

28 – Тивье → Перигё

29 – Перигё → Мориак

29 – Мориак → Монтень

История обретения и утраты этого манускрипта похожа на детектив. Правда, чтобы связно изложить ее, потребуется отчасти повторить факты, приведенные в предисловии Менье де Керлона, первого издателя Дневника. Итак, в 1770 году, через сто семьдесят восемь лет после смерти Монтеня, в бумагах его родового замка копался с разрешения владельца безвестный краевед, ученый каноник, а проще говоря, монах Прюни, искавший старинные документы, относящиеся к истории Перигора. И вот в одном древнем сундуке он совершенно неожиданно для себя обнаружил потрепанную рукопись с отсутствующими первыми страницами. Это и оказался тот самый «Путевой дневник». Каноник Прюни сразу же предложил собственнику рукописи и замка (кстати, потомку самого Монтеня) издать ее. Тот согласился. Однако излишне целомудренный каноник, наткнувшись на довольно натуралистичные заметки Монтеня о том, как у него выходили камни, и прочие физиологические подробности – ведь он предпринял свое путешествие в том числе и с лечебной целью, поскольку страдал от мочекаменной болезни, – решил опустить их. С чем не согласился хозяин рукописи, граф де Сегюр, и сменил каноника на библиофила Менье де Керлона, сотрудника Королевской библиотеки. И тот стал готовить рукопись к печати, а заодно связался с главным издателем-просветителем того времени д’Аламбером. Но тот, ознакомившись с рукописью, не проявил к ней интереса. Представший в «Дневнике» образ Монтеня не слишком совпадал с тем портретом, который рисовали с него просветители. Этот Монтень вполне ладил с католической церковью, был не только религиозен, но и побывал в паломничестве в Лорето, в доме Богородицы, и даже оставил там вотивное изображение своей семьи, целовал туфлю папы Григория XIII, нимало не смущаясь тем, что тот чуть ли не благословил Варфоломеевскую ночь, упорно добивался высокого, хотя и пустого звания римского гражданина, нигде не проявлял склонности к протестантизму… И прочая, прочая. В общем, д’Аламбер отверг рукопись.

И Керлон решил издать ее сам, в чем и преуспел, выпустив в течение 1774 года аж четыре издания! Но вот о чем в его «Предисловии» не сказано: сама рукопись, переданная в Королевскую библиотеку, бесследно и самым загадочным образом исчезла в ее недрах. И до сих пор не найдена. Хотя не так давно (всего лишь в 80-х годах ХХ века) в одной из библиотек обнаружилась ее неполная копия, сделанная каноником Леде (другом и соратником каноника Прюни) и в некоторых местах уточняющая копию Керлона.

Напоследок пару слов о «Предисловии». Почти все французские (и не только) издания «Дневника» педантично перепечатывают его: во-первых, как дань традиции, во вторых, как дань уважения, ведь Керлон был первым издателем «Дневника» и плотно ввел его в обиход французской литературы, буквально заставив публику проявить интерес к этому произведению и даже читать его. Он последним держал в руках исчезнувшую рукопись и знал ее досконально; наконец, если не обращать внимания на некоторые анахронизмы, «Предисловие» до сих пор вполне годится к употреблению, избавляя пишущих послесловия от повторения уже сказанного им.

Вот краткая предыстория событий «Дневника»: после встречи с Генрихом III в замке Сен-Мор, где тот отдыхал со своей матерью Екатериной Медичи, Монтень отправился к городку Ла Феру, осажденному по приказу короля, чтобы очистить его от гугенотов. Потом сопровождал в Суассон останки своего убитого при осаде друга Филибера де Грамона, супруга «прекрасной Коризанды» (любовницы Генриха Наваррского). И наконец, добравшись в Бомон-сюр-Уаз, он, не дожидаясь сдачи осажденного города (которая вскоре и воспоследовала), 5 сентября 1580 года вместе с несколькими молодыми родственниками и друзьями семьи, в сопровождении слуг и секретаря (всего человек девять – двенадцать) отправился из погрязшей в вялотекущей гражданской войне Франции в долгое путешествие по Германии, Швейцарии и Италии, из которого вернется лишь через семнадцать месяцев, 30 ноября 1581 года.

Не был ли он облечен во время этого путешествия какой-либо секретной миссией? Например, от короля Генриха III к папскому престолу? Кто знает. Монтень умел быть скрытным, когда хотел, и выполнение им дипломатических поручений в прошлом и будущем это подтверждает. Одна-то миссия ему была поручена точно, и о ней даже упоминается в «Дневнике»: от старейшины Ремирмонской женской обители к папе – похлопотать о назначении на пост аббатисы правильной преемницы.

Теперь немного о самом «Дневнике». Для тех, кто интересуется творчеством Монтеня, это неоценимое сокровище, поскольку дополняет, а порой и прояснят текст «Опытов». Французский писатель и литературный критик Филипп Соллерс, с удивлением прочитав эту книгу, назвал ее «секретным приложением» к «Опытам». Что совершенно верно: ее внимательный читатель наверняка будет постоянно сопоставлять оба текста и находить то отголоски «Опытов» в «Дневнике», то отголоски «Дневника» в «Опытах». Он писался по выходе двух первых томов, что отчасти даже стало причиной путешествия, поскольку Монтень собирался представить свою книгу двум европейским властителям: во-первых, королю Генриху III, во-вторых, римскому папе Григорию XIII. Третий же том был написан уже по возвращении из путешествия, а общее количество добавлений, сделанных им к последующим переизданиям двух предыдущих томов, – примерно шестьсот (!). Но если «Опыты» изначально предназначались для публикации, то «Дневник» писался для себя, как подспорье для памяти, на которую Монтень вечно жаловался и даже приводит в «Дневнике» примеры этого. Однако он обладал «всеобъемлющим любопытством», причем его интересовали не столько культурные ценности и памятники архитектуры, сколько люди, которых он наблюдал беспрестанно. Хотя читатель с интересом узнает от него, например, что флорентийский Дуомо и знаменитая колокольня Джотто были тогда облицованы белым и черным мрамором, а вовсе не цветным, как сейчас. Впрочем, возможно, что тут его подвели глаза или память. Но с его описанием интересно перекликаются заметки русских путешественников, побывавших во Флоренции до и после него, один в середине XV века, а двое других в конце XVII:

«И есть во градѣ том божница устроена велика, камень моръморъ бѣлъ, да чернъ; и у божницы тое устроен столпъ и колоколница, тако же бѣлы камень моръморъ…» (Анонимный автор Хождения на Флорентийский собор, 1438 г.).

«Потом пришел к саборной церкве, которая называется италиянским языком Санта Мария Фиоре, то есть Святыя Марии Цветковой. Та церковь зело велика, а снаружи зделана вся из белаго мрамору, а в белой мрамор врезываны черные каменья изрядными фигурами…» (Путешествие стольника П. А. Толстого по Европе. 1697–1699 гг.).

«Колокольня здѣлана вся из белово камня в столпах резных…» (Путешествие по Европе боярина Б. П. Шереметева. 1697–1699).

Их тоже подвели глаза и память? Есть над чем задуматься.