Бремя удачи - Оксана Демченко

– Я рыцарь фон Норхбург, – усмехнулся Шарль. – И я надеюсь достичь большего, я намерен занять пост помощника ректора, очаровав святого Иоганна всеми доступными джинну средствами.

– Мон ами, это сильный план, – заинтересовался Эжен. – Но зачем?

– Горгон просил, сам Нардлих просил, Гюнтер тоже и много кто еще, – признал Шарль. – Получится дивный купаж: совсем немного шпионажа, капелька интриг, прилежные ученики, капризный и чудаковатый старик-ректор, к тому же умница и даже мудрец… А еще Ганс, которому не под силу самому понять, куда вести этих мальчишек, разочарованных в одной идее и пока что не получивших взамен новую. В общем, там мне не будет скучно. И Элен тоже. Я звонил ей, она заинтересована в каких-то покупках для дела отца, пусть они и в ссоре. Сказала, это будет почти так же восхитительно, как выслеживать матерого волка. Она азартный охотник. Сильно шумела: без нее злодея убили, она бы куда точнее и скорее его пристрелила, джинн не белка…

– Даже смерть ее опасается, – тихо шепнул Эжен, глядя на свою Степаниду и чуть-чуть, едва приметно, улыбаясь.

Ликра, Белогорск, 17 июня

– Он не приедет, – горестно выдохнула Элен, глядя на меня красными от слез глазами-щелочками. – Я слово не сдержала. Меня журналисты вон как испозорили, я уже и распутная, и скандальная, и манеры у меня такие, что только волков пугать.

– Я тебе удачу дарую, уймись. Все обойдется.

– А иди ты со своей удачей! – Слезы высохли, и это северное чудовище, угрожающее отнять у меня звание самой скандальной барышни города, потянулось к револьверу. – Тоже мне, охотника они изничтожили! Вот если б я на тебя взялась охоту объявить, тогда иное дело. Иди, в отчаянии я, видишь? Умела бы еще сильнее отчаиваться, застрелилась бы. Но не могу. Илюха знает и даже не пытается утешать. Иди! Не терплю я этих вздохов. Сама виновата, сама и отвечу.

Отношение Элен к удаче было точно таким, как и ко всему в жизни. Простым. Врагов надо пристрелить, благо оружия в доме много, и только лучшего. Друзей надо накормить и обогреть. Дом большой, места хватит. А если и маленький – как иначе?

Я ее и люблю даже сильнее, чем Томочку, наверное. Она исключительная. Не знаю, как Шарль умудрился разглядеть ее сразу, но он молодец. Охмурял кого ни попадя, а выбрал наилучшее, что во всем свете есть. Соболев, злодей, ведь что задумал? Я сперва и не поняла, но, когда вернулась домой из Арьи, постепенно рассмотрела его план и ужасно взъярилась. Лев Карпович выдал дочери миллион и выделил ее из семьи, почти намеренно поссорившись. Он прекрасно знал с самого начала то, что я угадала позже. Девушка в семнадцать лет и при таких средствах в столице обречена стать жертвой всех жадных до денег бездельников, какие способны доползти до ограды дома… Они разные: одни на жалость бьют, иные умом гордятся, происхождением, красотой, ласковостью, показной добротой и еще невесть чем. Выбор огромен. Хоть один, а добьется своего. Миллиона то есть. Полагая Элен неизбежным дополнением к золоту. И всякий будет дурнее и подлее Шарля в самые худшие его годы упоения идеальной внешностью и талантом джинна. Потому что Шарль и тогда был человек, с живой душой, пусть и угнетенной, задавленной. Эти же – жалкие, ничтожные крохоборы, лентяи и бездари. Соболев отомстил Шарлю, не пощадив родную дочь… А еще пожелал сделать Элен подобной себе, разочарованной в людях и убежденной во всесилии золота, и это с его стороны вдвойне дурно и подло.

Шарль приехал в ноябре и всех разогнал, но тут случилось странное. Элен уперлась: она дала слово извести деньги и выучить язык, она желает понять, на что годна, она в лес одна на охоту ходила и не желает прятаться за спину джинна. Если в городе есть хищники, сама отобьется.

Мы ругали ее на все лады. Мы – это, наверное, половина города, те, кто не стоял под стенами дома и не грезил миллионом. Но Элен уперлась всерьез.

Шарль уехал злой и по-настоящему обиженный, что куда хуже. Накатили новые события, да таким валом, что и не вздохнуть.

Ликра вчистую проиграла зимние автомобильные гонки: пока мы решали проблемы Старого Света, глобальные и главнейшие, прочие дорабатывали автомобили и тренировались. Золотую самобеглую коляску увезли арьянцы. Фон Нардлих по такому случаю чуть не в первый раз в жизни напился до беспамятства. Ползал у нас во дворе, очень смешной в мохнатой шубе, гудел, рычал, изображая моторчик, создавал иллюзии приза и дарил всем, кто приходил проверить, не протрезвел ли он. Серебро увезли франконцы, те чудили еще яростнее. Внучке Сержа ле Берье, штурману их экипажа, того и гляди на родине памятник поставят. Она так расчувствовалась, что отважилась после заезда появиться на награждении без маски джинна и все равно для родной страны осталась самой красивой. А Ликра по поводу четвертого места и не огорчилась. Подумаешь, бывает. Отыграемся. Если судить по продажам «777», нам свои машины вполне нравятся.

Только мы вздохнули и оправились от нашествия гостей, только город выровнял углы домов и вставил стекла там, где не вписались в повороты гоночные машины, возник новый переполох. Эжен ле Пьери получил у Потапыча бумаги на огромный кус тайги у границы Угорского и Баскольского уездов, да с озером, какое иные сочтут за море, да под «особые условия». Все тайные переговоры коварнейшего из джиннов проявились вмиг, словно после снятия иллюзии, – внятно и неожиданно. Вмешаться бы, поменять хоть что, да поздно… Он, видите ли, нашел место для постоянного пребывания своего дворца. Он желает жить обычной жизнью в общем потоке времени. Но, вернувшись в большой мир, он и здесь, основав почти что страну, желает несравненно блистать, обособившись от чужого сияния и отгородившись тайгой от любых возможностей сравнивать. У всех университеты, а у него – академия со своим новым уездом, отведенным для учебных дел. Все строят автомобили и гонки затевают, об авиации задумываются, а он желает развивать магические виды транспорта и подводный флот. Потапыч в доле, Соболев рычит и так яростно сует всем, кто может повлиять, деньги, что людишки в оторопи иной раз и брать боятся… Лев Карпович ведь, как известно, неизменно обещает озолотить или убить, то и другое от души. Еще бы, новая академия рядом с его заводами, а он не знал, упустил и проглядел.

Марк Юнц тоже в бешенстве. У него сманили профессоров. Впрочем, не у него одного. Эжен ле Пьери зимой посетил все университеты Старого Света, два в Новом и ряд заведений на Востоке: читал курс по сюр-иллюзиям, передавал ценнейшие старинные документы, консультировал по спорным вопросам истории. И присматривал людей, неизменно советуясь со своей женой.

Мы и это пережили, я даже осилила то, что мама снова поет в Императорском – мама Роберта. У Алмазовой в ее театре была премьера, и город теперь с ума сходит и с боем берет билеты. А Ляля с гитарой в фойе сидит, бронзовая. И это до сих пор больно и страшно…

События, пусть и не самые мрачные, но неизменно бурные, никак не прекращаются. Отец сказал: раз птица удачи позволила себе вмешаться и перекроить ход истории, она должна терпеть водоворот последствий, то есть волны косвенно затронутых обстоятельств. Постепенно они схлынут, станет легче. Вряд ли еще хоть одна страна Старого Света добровольно согласится на мой визит. Как сказал протрезвевший фон Нардлих, морщась от головной боли: