Дневник - Генри Хопоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы влетели в прохладное помещение, обдуваемое кондиционерами. Была мысль, что, как только мы пересечем порог, двери захлопнутся и придавят нас и лысого в золоте, но она была такой же мимолетной, как и бег, завершившийся на третьем шаге. Двери позади нас так же плавно закрылись и так же плавно открылись, когда из магазина выходила женщина с громадным пакетом покупок. В нем, кажется, было все.
«ВПОЦ» — странный магазин со странным ассортиментом. В нем торгуют, казалось бы, всем, что только можно представить. Первым встречает прилавок с сезонными товарами: садовый инструмент, семена и удобрения местного завода. Следом — бытовая химия, за ним — одежда, напитки, строительные мелочи и товары для автолюбителей. Между стеллажей со снеками и чаем располагаются морозильники с мясными продуктами. Чтобы найти рыбный отдел, нужно обойти отдел выпечки, пройтись по рядам с прессой и канцелярией, завернуть за россыпью детских игрушек в большем контейнере и направиться точно на вывеску «Игрушки для взрослых», где, помимо матовых стеклянных дверок с замком, сидит консультант своего отдела. Вот у него и нужно спрашивать дорогу в рыбный.
Вторая странность «ВПОЦ» — цены. Они далеко не одинаковые, о чем трубит название магазина. Раньше, когда я был совсем мелким, когда передвигался или в коляске, или на руках родителей… или на руках сестры… на каждом ценнике была одна цена — 39 руб. 00 коп. Но тогда и ассортимент был куда скромнее нынешнего. С появлением новых товаров, появлялись новые цены: пятнадцать, пятьдесят, семьдесят пять и сто десять рублей. Позже маркетологи постарались: придумали цены, кратные двадцати рублям, чтоб хоть как-то увязать неразбериху среди покупателей. Теперь же все это — недалекое, но всеми забытое прошлое. Теперь цена на товары совершенно разная и скачет от десяти до трех тысяч, а от старого магазина, который все любили за его не всегда качественные, но недорогие товары, осталось только название. «ВПОЦ» теперь должен называться «ВПРЦ» — «Все по разной цене».
Пригнув головы, мы шныряли по магазину. Знали, что нас никто не видит, но скрывались. Витька даже решил воспользоваться своей невидимостью — урвать шоколадный батончик, но остерегся, когда пожилой охранник вдруг резко встал с табурета и направился на нас по узкому коридору. В руке он держал рацию для связи с другим охранником, но вряд ли он смог бы связаться по ней даже с самим собой… Нет, речь не об умственной способности деда, последним инновационным гаджетом которого были электронные часы с циферблатом и будильником, отключить который могли только его внуки. Речь о том, что рация, которую дед виртуозно покручивал, как Роланд Дискейн — револьверы, продавалась в отделе детских игрушек за полторы сотни рублей. Батарейки, естественно, в комплект не входят и в этом же магазине стоят вдвое дороже самой рации. Не удивлюсь, если служба безопасности «ВПОЦ» ради экономии снабжает охрану нерабочим инвентарем — чисто для устрашения…
Впрочем, Федор Иванович (да, я разу узнал седого охранника, проживающего в первом подъезде дома, где я жил) прошел мимо и остановился у стопки глянцевых журналов с полуголыми моделями на обложках. Там и завис.
Мы обошли все ряды магазины несколько раз, но так и не нашли в нем Аварию. Его зов был едва слышим и неразличим. Перевести его мы не могли.
В магазине было много людей, и многих из них я узнал, как Федора Ивановича. Но я не знал их имен, кроме имен двух других охранников, пары-тройки консультантов и уборщицы из другой страны, едва говорившей на русском — их имена были на бейджах. Половина персонала работала с тех самых пор, как впервые на руках папы я попал в магазин. Другая половина работала не больше года. Уборщица устроилась не так давно — ее лицо было новым для меня.
За те пять-десять минут брождения по торговому залу, мы встретили с полсотни сменяющих друг друга покупателей. И стар, и млад. Из них ранее я видел сорока двух. Из этих сорока двух меня знали или могли узнать минимум семь: близняшки Маша и Наташа из параллельного класса, бывший коллега папы со своей женой, два старшака со двора и женщина из «Пекарни у Вилли», правда без дурацкого колпака.
Каждый раз, встречая узнаваемых, я старался скрыться за спинами Вити и Вики и стянуть козырек бейсболки до носа. Не будь купола, своим поведением точно вызвал бы подозрение. Но купол был.
— Либо мы его не нашли, либо он нас обманул! — сказал Витя, когда мы совершили очередной безрезультатный круг по залу. Он пнул по прилавку с чипсами, несколько упаковок упало.
Первым, размахивая рацией и кулаками, подбежал Федор Иванович, за ним — консультант отдела детского питания с именем НИНА на бейдже. Пока охранник осматривал ряд, она укладывала чипсы на место.
Не смея пошевелиться, мы стояли рядом, но не запрещали себе общаться.
— И зов… Вы его слышите? — спросила Вика, косясь на охранника, высматривающего уронившего чипсы подлеца. — Вот и я его почти не слышу.
— Или мы изначально неправильно его перевели, или неправильно разобрали аббревиатуру. Если это вообще аббревиатура, — предложил я.
— Хрен там! Хрена лысого! Хрен-на-ны! — выругался Витя, сморкнул на свои башмаки и плюнул на полку с сухарями. Мне показалось, краска на упаковке под его слюной начала мутнеть, но это, скорее всего, — оптическая иллюзия, вызванная преломлением света и искажением цвета, затемненными линзами очков и переливанием светодиодных лент под потолком зала. — Если кто и ошибся, то только не я! Нет! За те тысячи попыток я научился точно передавать, надиктовывать, транслировать морзянку. Если кто и ошибся, так это дурацкий онлайн-переводчик! Им вообще доверять нельзя! Побрякушки!
— Тише! — весьма громко прошипела Вика. Не будь купола, Федор и Нина, возвышающиеся над нами, пялящиеся на сухари и не решающиеся подойти, точно бы услышали нас. Но купол был. — Ни ты, ни мы, ни переводчик не ошиблись!
Она подняла глаза, и мы проследили за ее взглядом. Он был устремлен на бейджи персонала и прыгал с одного на другой.
Мы округлили глаза.
Под большими и жирными именами была напечатана малюсенькая надпись микроскопическими буквами «ООО «ВПОЦ», и рядом — латинская «С» в окружности. Это значило, что никто из нас не ошибся в переводе. Но радости это