О, счастливица! - Карл Хайасен

– Вы бы видели, как он с ними в воде лежит. И говорит на языках. И… как бишь это, милый?

– «Источает», – сказал Деменсио.

Его жена взволнованно закивала:

– Да! Он источает покой.

– И к тому же приносит хренову тучу денег, – добавил Деменсио. – Паломники-то его обожают, называют Черепашьим Парнем. Мы даже специальные футболки заказали.

– Футболки? – переспросил Кроум, словно это самый обычный разговор.

– А то! Малый, который занимается шелкографией в Кокос-бич – всякие серферские штуки по большей части, – ну так он был только за, хотел попробовать что-нибудь новенькое. – Деменсио вздохнул. – Теперь-то это все коту под хвост, ваша подруга ведь нам их не продаст. За каким чертом теперь нужны эти футболки?

Триш с подлинно христианским духом изрекла:

– Милый, в этом нет вины Джолейн.

– Ну да, ну да, – отозвался ее муж.

Кроум пристально посмотрел на замотанный в простыню комок на раскладном кресле. Синклер закрыл голову и свернулся зародышем.

Черепаший Парень? Что ж, по-своему трогательно. Синклер выглянул и мертвенно-бледным пальцем поманил его к себе. Кроум приблизился, и Синклер пробормотал:

– Том, умоляю тебя!

– Но они не мои.

– Ты не понимаешь – они чудотворные, эти малыши. Ты был мертв, а теперь ты жив. А все потому, что я молился.

– Я не был мертв, я…

– А все из-за этих черепах. Том, пожалуйста. Ты мне обязан. Ты им обязан. – Рука Синклера метнулась и схватила Кроума за запястье. – У меня внутри покой, когда я плаваю в этой канаве, с этими нежными совершенными созданиями, тварями Божьими… За всю жизнь, Том, я никогда не знал такого покоя. Это как… как прозрение!

Деменсио тайно подмигнул Триш – мол, запиши: Прозрение.

Кроум сказал Синклеру:

– Так значит, ты остаешься?

– Ой, ну конечно. Родди и Джоан сдали мне комнату.

– И никогда не вернешься в газету?

– Ни за что. – Синклер смущенно фыркнул.

– Обещаешь?

– На стопке библий клянусь, брат мой.

– Ну хорошо. А вот что сделаю я. – Кроум высвободился и прошел к аквариуму. Вернулся с одной черепашкой, водяной желтобрюхой, которую и поместил в протянутую ладонь своего редактора. – Эта твоя, – объявил Кроум. – Захочешь больше – сам наловишь.

– Благослови тебя Боже, Том! – Синклер держал яркую полосатую черепашку в чашечке ладони, будто драгоценный камень. – Смотри, это Варфоломей!

Разумеется, никакого лица на черепашьем панцире видно не было – никакого нарисованного лица, во всяком случае. Деменсио стер все начисто.

Том Кроум ускользнул от Синклера и поднял с пола аквариум. Когда он выходил из дома, Триш сказала:

– Мистер Кроум, это был очень добрый поступок. Правда, милый?

– Ну да, конечно, правда. – кивнул Деменсио. Одна черепаха лучше, чем ни одной. – Джолейн не будет злиться?

– Нет, я думаю, она все прекрасно поймет.

Том Кроум попрощался и с тяжелой емкостью спустился по ступенькам.

Женщины прибыли в Грейндж во вторник вечером, слишком поздно для экскурсий Кэти Батгенкилл. Они сняли комнату в прелестном мотеле, где им принесли обильный ужин – тушеное мясо с замечательным салатом «Цезарь». За десертом (пирог с орехами пекан и массой ванили) они попытались завязать беседу с единственным, кроме них, постояльцем, хорошо одетым бизнесменом из Чикаго. Он был молчалив и так поглощен своими мыслями, что ни с одной из женщин даже не попытался флиртовать – они удивились, но не расстроились.

Утром Кэти спросила у миссис Хендрикс, как пройти к святому месту. Мэри Андреа Финли Кроум делала вид, что раздосадована окольным маршрутом, но, честно признаться, была благодарна. Ей требовалось время, чтобы отрепетировать про себя то, что она скажет своему отдельно живущему мужу, если он найдется. Кэти была уверена, что найдется.

– А между тем вы не пожалеете.

– Нам что-нибудь надо взять с собой? – спросила Мэри Андреа.

– Только непредвзятость.

Святилище оказалось всего в паре кварталов. Кэти припарковалась за длинным серебристым автобусом, изрыгавшим страждущих богоискателей. В руках у них были молитвенники, распятия, зонтики (от солнца) и, конечно же, камеры всех сортов. Некоторые мужчины в свободных прогулочных шортах, кое-кто из женщин – в широкополых шляпах. Лица открыты, дружелюбны и не омрачены тревогой. Мэри Андреа подумала, что это счастливейшая группа из тех, что она видела, – счастливее даже, чем зрители «Кошек».

– Давайте встанем в очередь, – предложила Кэти.

Место поклонения Деве Марии находилось на лужайке у обычного пригородного дома. Четырехфутовая статуя стояла на самодельной платформе, перед платформой – канава с водой. Радушная женщина в цветастом брючном костюме ходила вдоль очереди паломников и предлагала напитки, закуски и крем от солнца. Мэри Андреа купила «Снэппл» и тюбик «Гавайи Тропик № 30». Кэти выбрала диетическую колу.

По очереди пронесся слух, что у плачущей Мадонны перерыв в рыданиях. Турист, стоявший перед Кэти, запрокинул голову и вздохнул:

– Ну вот, только бы не еще один сухой день.

– Вы о чем?

– Да о том же самом, что случилось, когда я здесь в последний раз был, весной, – она вообще ни разу не заплакала, ни единой, понимаешь, слезинки. Мы уехали, а на следующее утро – здрасьте-пожалуйста. Друзья нам фотографии прислали – так она там ни дать ни взять Верный Старик![52]

Мэри Андреа отвлеклась на загорелую обветренную женщину в свадебном платье. Восседая на табурете под деревом, женщина что-то тихонько излагала и театрально жестикулировала. Полдюжины туристов из автобуса собрались вокруг, хотя особо не приближались. Мэри Андреа как актрису всегда привлекали такие колоритные живые персонажи. Она попросила Кэти Баттенкилл придержать место в очереди.

Стук высоких каблуков насторожил мать Фингала: обычные паломники не одеваются так эффектно. Длина юбки новоприбывшей вызывала дополнительные сомнения в ее благочестии, хотя Фингалова мать и не была готова вынести решение на этот счет. Разве рыжеволосые богачки не могут переродиться? И разве не могут они, даже будучи грешницами, оказаться щедрыми в своих пожертвованиях?

– Привет. Меня зовут Мэри Андреа.

– Добро пожаловать в Грейндж. Я Марва, – отозвалась мать Фингала с табурета.

– Мне нравится ваш наряд. Вы его сами сшили?