Стрижи - Фернандо Арамбуру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она легла рядом со мной – прижавшись ко мне теплым телом и обдав теплым дыханием. Заскрипели матрасные пружины. Накрывшись до подбородка простыней, мы соединили наши губы и языки, переплели ноги и стали друг друга заводить. Когда я уже был готов, Агеда перевернулась на спину и застыла как деревяшка, ожидая, видимо, что с ней случится то же, что и в прошлые разы. Но, несмотря на это, умирая от страха, она позволила мне войти в себя. Какую боль она испытывала, я понял по тому, как она вонзила ногти мне в спину. Я посмотрел на ее лицо и увидел, что она действительно закрыла глаза и сжала зубы, чтобы стерпеть нестерпимое и сдержать рвавшиеся наружу стоны. Я очень старался, чтобы мои толчки были помягче, но, к несчастью, никакие добрые намерения ситуацию не спасли. Агеда вдруг резко повернулась на бок. Я почувствовал, как на мой возбужденный инструмент обрушился холод – словно удар бича. Агеда, всхлипывая, неуклюже попыталась довершить дело руками. Я отодвинулся от нее. А пока одевался, заметил несколько капель крови на простыне, и это взбесило меня до такой степени, что я решил не спрашивать, как она себя чувствует. Ушел я не попрощавшись, и хотя вскоре мы по телефону помирились, для наших отношений этот случай стал жестоким испытанием. Волей судьбы в те же дни я познакомился с женщиной по имени Амалия.
4.
Я считал, что они уже перебрались в Сарагосу, и, судя по всему, Рауль действительно успел перевестись туда, что объясняло, почему не он сам, а Мария Элена пришла ко мне, предварительно, разумеется, позвонив по телефону. Ведь моя квартира – не контора, где ведут прием клиентов и куда любой встречный-поперечный может явиться, когда ему вздумается.
Во время нашего телефонного разговора невестка упомянула о моем здравомыслии и моем добром сердце. А я-то всегда полагал, что они с мужем ни во что меня не ставят! После таких похвал я насторожился и решил, что зачем-то этим людям понадобился. И не ошибся. Но дело оказалось слишком серьезным, чтобы описывать его сейчас в шутливых тонах. Мария Элена заранее предупредила, что намерена просить об одолжении, которое касается в первую очередь моей племянницы Хулии. Об очень большом одолжении, подчеркнула она. Но по телефону объяснить все в подробностях трудно. И еще добавила, что это ни к чему меня не обязывает, и если я отвечу нет, обиды с их стороны не будет.
– Хорошо, приходи в девять, и мы поговорим.
– А пораньше не получится?
Голос у нее, как мне показалось, дрожал. Было бы некрасиво не пойти ей навстречу. Некрасиво и жестоко. Я согласился встретиться пораньше, хотя пришлось отменить встречу с Хромым, чему я, если честно, обрадовался, поскольку избежал обсуждения «зверского результата биопсии» (именно так он выразился по телефону), который как раз сегодня ему сообщили.
Мария Элена пришла точно в условленное время. Гостиная, где я предложил ей сесть, не выглядела, на мой взгляд, ни запущенной, ни только что приведенной в порядок. Если невестке что-то не понравилось, это ее дело. Она из вежливости согласилась на стакан газированной воды, но не выпила ни глотка. Судя по черным кругам под глазами, она много плакала и плохо спала. Глаза и сейчас были на мокром месте. Как я заметил, причесана и одета она была небрежно. Деталь немаловажная, поскольку Мария Элена, хоть и не была никогда иконой стиля, очень следила за своим внешним видом.
– Что, с Хулией совсем плохо?
– Мы уже много всего перепробовали, но ничего не помогает.
Без лишних проволочек она переходит к делу, которое ее привело ко мне, но сразу же опять повторяет то же, что сказала по телефону: если я не соглашусь на ее просьбу, она прекрасно это поймет. Потому что сама не знает, как бы повела себя на моем месте. И меньше всего хотела бы ставить меня в затруднительное положение, но как мать тяжелобольной дочери вынуждена искать решение проблемы любым способом.
Следом она достает из сумки рекламный проспект на английском языке, который получила от онколога в университетской клинике Пуэрта-де-Йерро – Махадаонда. Имени врача я не запомнил. Там описывалась новейшая протонная терапия, которую используют для лечения неоперабельных опухолей или тех, которые оперировать трудно. Этот метод вроде бы дал положительные результаты в более чем двухстах тысячах случаев по всему миру. В подтверждение этого Мария Элена указала мне на абзац в проспекте, где приводились цифры. Я внимательно слушаю, хотя, если честно, не могу понять, куда она клонит. Каждое ее слово ледяными градинами впивается мне в мозг: протонная терапия, другой тип лучей, прицельное поражение опухоли, менее тяжелые побочные эффекты, процедура длится примерно двадцать пять минут, но само облучение – всего минуту. Я стараюсь хоть какие-то сведения задержать в памяти. Полчаса назад, прежде чем сесть за эти записки, я пошарил по интернету и кое-что для себя прояснил. Мария Элена рассказывает, что университетская клиника в Наварре строит рядом с шоссе, ведущим в аэропорт, корпус протонной терапии, который скоро начнет действовать. Но Хулия ждать не может. Онколог советует как можно скорее оформить бумаги для лечения за границей, в Центре протонной терапии, расположенном в немецком городе Эссене. Мысль кажется мне хорошей, о чем я и говорю. Однако по-прежнему не могу понять, при чем тут я.
– А что требуется от меня?
Моя невестка, словно именно этого вопроса и ждала, чтобы выплеснуть наружу свое горе, зарыдала, уподобившись Деве Марии скорбящей и закрыв лицо руками. Она плачет, издавая слегка влажные звуки, но не бьет на эффект. Я смотрю на нее с сочувствием. Неужели у меня и вправду доброе сердце, как она сказала днем по телефону? Я слегка похлопываю ее по плечу – мягко, стараясь успокоить, и Мария Элена сдавленным голосом спрашивает, нет ли у меня бумажного платка. Я ищу, но не нахожу и в конце концов протягиваю ей рулон бумажных полотенец.
Немного придя в