Стрижи - Фернандо Арамбуру

и напоминала комическую фигуру из детского театра. Я продолжал сидеть на скамейке. У меня мелькнула мысль: «Если я встану, она, пожалуй, кинется обниматься». В душе я успел пожалеть, что решил погулять в парке.

Тут Агеда вспомнила, что мы с ней не виделись двадцать семь лет. Позднее, уже возвращаясь домой, я провел свои подсчеты и убедился, что она была права. Наверное, мне было бы проще, столкнись я с ней в другое время и при других обстоятельствах, но только не так, как сейчас, не так неожиданно, когда я плохо выспался, толком не позавтракал, был в ужасном настроении и совершенно не готов к подобным встречам.

Мы проговорили минут семь-восемь и успели лишь в общих чертах что-то сообщить друг другу о себе. Как дела, где живешь, где работаешь? Такого рода вопросы, в зависимости от того, как их сформулируешь, могут прозвучать и весьма язвительно. Я отвечал неохотно и скупо, стараясь скрыть охватившее меня смятение. После очередного уклончивого ответа я спешил отфутболить тот же вопрос к ней, но с единственной целью – заставить говорить ее, а самому побольше молчать. Но Агеду наша встреча ошарашила не меньше, чем меня. Об этом можно было судить еще и по тому, как быстро мы отказались от вопросов личного плана и дружно перешли к неисчерпаемой теме погоды, которую обсуждали со словоохотливостью истинных экспертов.

За разговором я исподтишка окинул взглядом Агеду – лицо и пухлую из-за слишком теплой одежды фигуру. Фигуру я бы сравнил с обшитой тканью колонной. На ногах у нее я заметил старые ботинки.

29.

Я продолжаю думать об Агеде. Никак не могу выкинуть ее из головы. Она никогда не отличалась красотой. Зато была нежной и доброй, то есть полной противоположностью Амалии. Если бы можно было соединить характер одной с физическим обликом другой, получилась бы превосходная женщина. Природа проявила щедрость, одарив Агеду спокойным и мягким темпераментом, но почему-то пожадничала, когда дело дошло до лепки ее внешности. Такова жизнь. И сама она, разумеется, ни в чем не была виновата, если не считать манеры одеваться. В минувшее воскресенье я убедился, что ее врожденная неспособность выглядеть элегантно переросла в безнадежную небрежность. Столкнувшись с ней на улице, трудно было бы удержаться и не подать ей милостыню.

У меня даже возникло подозрение, что она уродует себя сознательно, возможно, под влиянием злой обиды на судьбу, лишившую ее привлекательности. Старый изношенный шарф, шапка, которая полностью скрывает волосы, если они у нее еще есть, и превращает голову в шар. Дикий разнобой цветов в одежде, несколько пятен на ней, о прочем упоминать не буду, потому что не хочу насмешничать… Все это составляло ее облик, в котором не было ничего, что могло бы порадовать глаз.

Пока мы разговаривали, Пепа и Тони бегали вокруг. Агеда сообщила, что это у нее третий пес за двадцать семь лет, и всем она давала кличку Тони. Мне почудилась в ее словах некая язвительность. Я не остался в долгу и поинтересовался, давно ли она взяла в привычку разгуливать по парку с фруктовой вазой в руках. Ее откровенность меня порадовала. Агеда не стала скрывать, что только что нашла вазу под забором. И добавила:

– Люди ведут себя как свиньи, разбрасывают старые вещи где попало. Там еще и тостер валялся, но у меня есть свой, и даже гораздо лучше. Если тебе нужно, я покажу, где это.

30.

Из Лиссабона мы возвращались на самолете, влюбленные как подростки. Стюардесса принесла нам напитки, и вдруг, едва мы чокнулись, Амалия шепотом, самым своим обольстительным голосом, и положив руку мне на внутреннюю сторону бедра, попросила, «чтобы я порвал всякие отношения с той некрасивой девушкой, которая ходит за тобой по пятам».

Амалия посмотрела мне в глаза, потом поцеловала в губы, не дав времени ответить. Она назвала Агеду, чье имя отказывалась произносить, «помехой для нашей любви» и заставила меня пообещать, что в ближайшие двадцать четыре часа, даже раньше, я навсегда изгоню ту из своей жизни. Я пообещал: успокойся, Агеда ничего для меня не значит, и как только я окажусь дома, даже не разувшись, позвоню ей и скажу, что мы больше никогда не увидимся. Амалия снова поцеловала меня в губы – в знак благодарности, и ее рука скользнула по моему бедру к нужному месту.

Дав обещание, я решил, что на этом разговор окончен, но позднее, уже в аэропорту, пока мы ждали наш багаж, Амалия вернулась к нему. По ее словам, она предпочла бы, чтобы я не по телефону, а напрямую объявил «этой девушке» о конце нашей с ней дружбы, для чего нужна короткая встреча.

Амалия полагала, что, если я скажу ей все в лицо, у Агеды не останется даже крошечной надежды. По моему голосу и выражению лица она уж точно поймет, что обсуждать тут нечего и мое решение бесповоротно. Поэтому, едва приехав домой, я по телефону в присутствии Амалии назначил Агеде встречу на следующий день. Когда я уже собрался выходить из дому, Амалия вызвалась довезти меня до места на машине и несколько раз попросила, чтобы я, ради бога, не разговаривал с «той девушкой» долго. Амалия тем временем будет ждать меня неподалеку.

Мы встретились на площади Санта-Барбара, совсем близко от дома, где Агеда жила с матерью. Я пришел, и она с улыбкой поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать меня, но я жестом ее отстранил. Внешне спокойно Агеда пожелала мне большого счастья. Нижняя губа у нее дрожала. Я подумал, что она вот-вот заплачет. Меньше всего мне хотелось участвовать в сцене с рыданиями прямо посреди улицы. Не говоря ни слова, Агеда протянула мне книгу, обернутую в подарочную бумагу. Наверное, хотела, чтобы у меня осталась память о проведенных вместе мгновениях. Я знал, что причиняю ей боль, но приходилось делать выбор. Иначе не получится. И я его сделал. Надо полагать, Агеда переживет наш разрыв. У меня ведь был достаточный опыт в такого рода ситуациях. И я чувствовал себя вполне уверенно. Мне и самому прежде говорили нечто подобное: спасибо за приятные часы, если такие случались, – и прощай. Потом я несколько дней мучился, пока не сходился с другой девушкой – разумеется, очаровательной, чудесной и так далее, и тотчас воскресал. Я надеялся, что то же самое произойдет с Агедой. Невозможно представить, чтобы в таком городе, как наш, не нашлось мужчины ей по вкусу. Надо только встретить такого.

Я простился с ней, не поцеловав и не обняв. Она осталась