На исходе ночи - Иван Фёдорович Попов

постоянно подтверждаемой уверенности в победе, слилось в эти мгновения с ощущением моей собственной молодости, здоровья и первой моей любви.

Я сейчас пойду к Клавдии. Я хочу ее видеть хоть на один миг. Впрочем, где я? Почему пусты улицы? Неужели так поздно?

Оказывается, опять, как и в первый день после возвращения из ссылки, мои ноги еще раньше меня приняли решение. Они влекли меня туда, куда стремилось мое сердце. Я уже был недалеко от места, где теперь поселилась Клавдия.

Долго пришлось стучаться в дверь квартиры, где Клавдия снимала комнату, долго не хотели мне открывать. Наконец послышались шаги и угрожающий мужской голос произнес:

— Это что еще за стук? Чего стучите среди ночи?..

И шаги удалились. Что же делать? Решаюсь снова стучать: пусть хоть повесят меня… И опять голос за дверью:

— А кто вы и зачем?

— Я к Клавдии Ивановне Селиверстовой… разбудите ее.

Клавдия открыла мне в беспокойстве, почти в ужасе:

— Какое-нибудь несчастье?

— Нет, нет, не несчастье… Наоборот, Клавдюша, совсем наоборот — неотложная радость!

— Неотложная радость? Я не понимаю, Павел, что это такое.

— Это такое… что в двух словах не скажешь, — отвечаю я ей, чувствуя, что и пространно не смог бы объяснить.

Она зажигает свет в своей комнате и вводит меня. Я сажусь и прошу ее сесть против меня. Мне нечего сказать ей: я счастлив, что вижу ее.

— Но что же случилось, Павел, что ты прибежал так поздно и меня испугал и весь дом переполошил?

Я поставил локти на стол, уперся лицом в ладони и стал смотреть в ее милые глаза. Она, смущенная, недоумевающая, ждала с тревогой, что я скажу.

— Что случилось? — заговорил я. — А случилось, Клавдюша, то, что все идет хорошо. Мне думается, недалек подъем… Подумай, какие годы, мрачные, тяжелые, пережиты после пятого! Но, кажется мне, что все уже проходит, проходит, Клавдинька…

Я боялся, что она меня сейчас спросит: «И за этим ты шел?» Но как я обрадовался, что она так не спросила! Она приняла мои слова как выражение большого чувства или предчувствия грядущей победы.

— Я понимаю, Павел, и во мне тоже какая-то перемена… мелочь за мелочью, а что-то меняется большое в нашей жизни. Я тоже чувствую: в России начинает веять свежий ветер…

Я поднялся с места.

— Мне надо уходишь, Клавдинька. Это в самом деле нескладно, что я пришел…

— Нет, Павел, не смей так говорить. Неужели ты думаешь о пошляках, которые — ты слышишь? — где-то здесь за дверью… стараются нас подслушать, наверное. Чудесно, Павел, что ты пришел. И ты меня так обрадовал, так обрадовал!

— Ухожу, и еще последнее слово, одно слово, Клавдинька: я скажу начало фразы, а ты доскажешь конец, — хочешь?

— Хочу.

— Ну, начинаю. Я пришел, чтоб сказать тебе, что я… тебя… так сильно… так сильно… Вот, начало я сказал, договаривай конец: «так сильно…»

— Я не понимаю, Откуда мне знать, что «так сильно»?..

— «Так сильно тебя…» Ну, договаривай, — дальше, идет слово на букву «л»…

Она отвернулась как-то поспешно и резко. Я вспомнил вечер у балконных дверей, февральский дождь и наши обещания друг другу. Мне стало стыдно за свою назойливость.

— Иди. Прощай, — сказала она.

У выхода на лестницу она догнала меня.

— Прощай, Павел. Я очень рада, что ты зашел, — и крепко пожала мне руку.

На улице я почувствовал безмерную усталость. Но ночевать к себе не пошел: не выдала бы со злости Ксения Коноплина… Долго бродил, а к утру немного прикорнул за столом в ночной чайной.

ГЛАВА XVI

Утром в чайную брызнуло солнце. В окне весенняя голубизна. Как хорошо! Какая чудесная приближается весна! Я схватился за часы: пора, скоро явка.

По дороге в «Вятское издательство» все думал и думал о вчерашних событиях, о ночной встрече с Клавдией, о радости, которая наполняла мне сердце.

Задумавшись, я наткнулся на внезапно остановившегося человека, который перед тем шагал впереди меня. Где-то возле заплакал ребенок. Люди вокруг стояли с задранными кверху головами.

— Пошел, пошел… вверх, вверх… выше, выше…

— Вона как забирает!

— «Она исчезла, утопая в сиянье голубого дня…»

— Кто она?

— Кто она? Да вот шар-то этот самый детский. Вон уж он где, совсем с облаками слился. Не плачь, мальчик, купит маменька другой…

— Нынче все равно как на благовещенье, пташек на волю выпускают, а ты шаром заместо птички в небо козырнул!

Тут только я заметил, что улица празднична. Над толпами колыхались разноцветные шары. По мостовой, почти оттаявшей, катились начищенные пролетки, ландо, застланные коврами собственновладельческие линейки.

Над экипажами тоже вились шары. Их привязали к дугам, к шапкам кучеров.

Толпы были шумны, пестры. Одежды девушек, женщин сливались в яркую, разноцветную весеннюю рябь.

Воздух, когда я вышел на Тверскую, был полон режущими, скачущими, сталкивающимися, пронзительными звуками — свистеньем свистулек, щелканьем детских пистолетов, шипеньем хлопушек, протяжным гуденьем жестяных и глиняных игрушечных дудок. И, покрывая все, дребезжали и грохотали железные шины по булыжным мостовым.

Сегодня вербное воскресенье. Все потоки устремлялись в одну сторону — вниз, к Иверской, а оттуда на Красную площадь, на вербное гулянье.

Книжный магазин по случаю праздника был закрыт. Надо было заходить со двора, со стороны задней, складской комнатушки; ради явки заведующий оказался на месте. Я справился у него, как обстоит дело со вторым выходом на случай появления полиции.

— Ведь утечь через парадный ход и думать нечего… Даже если зайдут со двора, то уж на улице-то кто-то останется следить. Подумали вы об этом?

— Не беспокойтесь, все в лучшем виде предусмотрено на случай праздничных дней и обсуждено еще с товарищем Сундуком. На чердаке, где середь ящиков черт ногу сломает, проделан мною собственноручно лаз в соседнее помещение. Случись опасность, сам провожу… пока подручный будет полиции зубы заговаривать…

Вскоре пришла Клавдия. После проверки всех принятых предосторожностей она стала рассказывать.

Из новостей самое большое то, что оканчивается кратковременная оторванность нашего района от других частей московской партийной организации. Уже намечается новый состав исполнительной комиссии, которая должна временно существовать на правах Московского комитета; состав ее будет обсужден с уцелевшими ответственными организаторами районов. В нескольких районах, где разгром был особенно велик, начинают снизу, на заводах, восстанавливаться партийные организации.

Клавдия сообщила мне адрес, день, час и с каким паролем я должен явиться для установления прямой и непосредственной связи с готовящимся общемосковским руководством.

— Товарищи от радости заплясали, когда узнали, что наш район жив. А когда я сказала, что мы пытаемся скоро созвать районную конференцию и выбрать районный комитет, так тут