На исходе ночи - Иван Фёдорович Попов

ним рядом адвокат, у которого снимаю комнату, а меж ними женская фигура в собольей шубке и собольей шапочке. Во всех ее движениях чувствуется властность, сытость, но больше всего — надутая спесь. Из-под шляпки у нее выбивается сияющая медь темно-рыжего локона. Да это же Ксения! Неужели Ксения Коноплина?

Вот встреча совсем не кстати! Как бы ускользнуть?

Человек в смокинге, — очевидно, здешний администратор, — изгибается перед Ксенией, кланяется, виляет поясницей и всем своим существом излучает раболепство. Адвокат старается не отстать от администратора. Тот распахивает дверь директорского кабинета и приглашает Ксению Георгиевну войти. Склонясь, он ждет. А Ксения в это мгновение замечает меня и останавливается на пороге:

— Вы ли это? Ну, прямо судьба! Как раз вы мне очень нужны. Входите, входите с нами, я сейчас улажу одно дело и займусь вами… Входите.

Для меня это удобный случай избавиться от шпика, которого, очевидно, затерли в толпе. Я не вижу его в вестибюле, но подозреваю, что он все-таки заметил, как я вошел сюда. Ну что же, скроемся в кабинете директора, и пусть ищейка теряется в догадках, куда исчезли мои следы. Только б мне остаться в кабинете подольше, пока шпик не повернет оглобли и не побежит к выходам на Дмитровку.

В кабинете адвокат подает мне руку.

— Вы знакомы с Павлом Ивановичем? — удивляясь, спрашивает Ксения.

— Вы сказали… с кем? — осведомляется адвокат.

Я спешу поправить Ксению:

— Вы запамятовали мое имя. Я Лука Павлович…

— Лука Павлович, так точно, — подтверждает адвокат, знающий меня только по моему паспорту.

Ксения Георгиевна прищурилась. Что она сейчас сделает? Может быть, захочет выдать меня? От таких все станется.

Она знает, что я жду напряженно, и нарочно медлит, желая поиздеваться, подтрунить надо мной. Не торопясь, снимает шапочку, самодовольно вскидывает голову и улыбается, встряхивая копной темно-рыжих волос, — они у нее такого густого, темного багрянца, как бывает небо в ветровый закат. И взгляд ее зеленых глаз как будто говорит мне: «Что, попался? Ты в моих руках…»

Во мне закипает злоба против этой женщины из мира бесконечно чуждого и ненавистного мне. Даже чудесное сочетание ее зеленых глаз с темно-рыжими локонами мне кажется неприятным, вызывающим на протест и отпор.

— Как? Лука Павлович?.. Ну конечно, вспомнила! А я-то спутала, сказала «Павел Лукич…» — говорит врастяжку Ксения, все так же хитро щуря зеленые глаза.

— «Павел Иванович» сказали вы, — поправляет ее адвокат.

— Нет, «Павел Лукич» я сказала! — кричит она на него гневно. — А вы держите язык покороче… Я вам деньги плачу, так извольте мне верить, слушаться меня и уважать!

Ее «великодушие» мне тоже противно. Очевидно, у нее есть какие-то свои расчеты, коли не выдает меня. Хочется немедленно покинуть этих людей, но шпик, наверное, все еще продолжает разнюхивать мои следы.

— К сожалению, директора нет, — изгибается перед Ксенией администратор, — но я постараюсь сам все уладить. Не откажите… прошу минуточку ожидания.

И он исчезает в дверку за портьерой в глубине кабинета.

— Вы понимаете, какой скандал! — возмущаясь, рассказывает мне Ксения. — Через какой-нибудь час концерт… и какой концерт!.. Все меха, какие есть в Москве, все бриллианты будут нынче на концерте, а я только что узнаю об этом… Кругом же меня одни олухи царя небесного, никогда вовремя не хватятся. Гоню за билетами; прибегает человек назад и бормочет: «Никак-с нет, все распродано». Это мне-то «никак-с нет»! Лечу сама и вот его, адвокатишку моего, с собою на цугундер: хлопочи! Мне только ногой топнуть — достанут. Вы про меня слыхали, кто я теперь в Москве? Архип нам с Валерьяном Николаевичем нашу долю деньгами выделил. Вот этот самый адвокат деверька моего любезного припер к стене… Пожался Архип, пожался и уступил… А забастовку он тоже проиграл… Да, пожалуй, и для него же лучше: работа пошла спорее и выгоды, подсчитали, больше стало получаться. Ну, а я купила себе новый особняк, у меня там какой-то Врубель не Врубель, а из его учеников кто-то стены раскрашивает. В тыщи влетит одна раскраска, подумайте, за малярные-то работы! Библиотеку купила… восемь тысяч книг, переплеты с золотыми корешками. Картин Марии Васильевны Якунчиковой накупила… это ведь не какая-нибудь художница, а фабрикантова дочь, цветочки пишет, сирень, например. Понюхай картину — и прямо запах услышишь, ну чисто живые. Купила часть в холсте, часть в простых рамочках. Заказала я к ним золоченые рамы. Чтеца теперь ищу нанять, чтоб мне читал, когда отдыхаю. И потом секретарь мне нужен с образованием, письма писать, разобраться, куда билеты, на какие балеты купить… Ну, а за границу мы с Валерьяном не поедем, — при больших деньгах нам и в Москве любо-дорого, лучше не надо. Да, к тому ж, что в них, в этих англичанах, — только дурацкая чопорность, а на поверку одно стеснение: ни чихнуть, ни кашлянуть по-человечески, и все тянутся, все пыжатся… и по-кошачьи дам своих кличут «миссис», — не люблю! Намедни собаку покупаю, ко мне егерь с вопросом: «Английского дога вам, сударыня?» — «Перекрестись, говорю, с ума сошел! Какого хочешь дога, хоть эфиопского, да чтоб не английского». Взяла и купила датского, назло им. Вот в Москве и останемся. И сказала б я вам еще словечко, да волк недалечко. — Ксения Георгиевна быстро повернулась к «адвокатишке»: — Сбегай-ка, душа, поторопи этого хлыща в смокинге: что он там мешкает так долго…

Адвокат стремительно юркнул в ту же дверку за портьерой, куда перед тем ушел администратор.

— Теперь одни, — заговорила Ксения, понижая голос, — и скажу вам словечко: в секретари ко мне не пойдете? Ну-ка, прикиньте! Пошевелите мозгами. Выгода вам прямая. Ей-богу, выгода. У нас по купечеству в моде сейчас из бывших длинноволосых брать к себе на службу. Иная купчиха шикарно шепчет: «У меня секретарь-то… в революционерах раньше ходил, а теперь…» Очень они все понимающие, из бывших-то бунтарей которые… О них толкуют: куда ты их ни брось, везде могут обойтись и на своем поставить. Да вот и вас взять: как это вы ловко тогда на фабрике у нас все обернули к стачке… Даже сам Архип костил, костил вас последними словами, а и то потом сказал: «Умеют они, черти, с народом ладить». Ну что ж? Пойдете? А я бы вас у градоначальника отхлопотала. Все бы с вас за прошлое сняли, всем мученьям вашим был бы конец, и никто вас не тронул бы. А уж за Конопляными пожили бы вы, как никогда не живали: поели б, попили б в полное свое удовольствие. Образованный-то человек, вроде вас, был бы мне сейчас очень и очень к руке. Не