Новогодняя коллекция детектива - Татьяна Устинова

Я побрела вслед за ним к его роскошной тачке, злясь на себя за это. Алекс из тех мужчин, что привыкли командовать. Похоже, он и мысли не допускает, что может быть иначе. Он завел машину и вопросительно взглянул на меня.

– В город?

– В Киреевск.

– А где это?

– В соседней области.

Он включил навигатор, на экране возникла карта, и я принялась ее разглядывать с преувеличенным усердием.

Поселок мы быстро покинули. Оказалось, что Киреевск совсем рядом, в нескольких километрах отсюда граница двух областей, а город располагался очень близко к границе. Лебяжий, Киреевск и место, где мы нашли Виолу, образовывали треугольник, если соединить три точки линиями. Я была в том состоянии, когда даже такая ерунда вызывает подозрения. Или не ерунда и в этом что-то есть? Место, где она родилась, место, где провела последние дни своей жизни, и то, где ее убили. Хотя этот факт под вопросом.

Я таращилась на экран с таким чувством, точно ждала озарения, внезапной разгадки… Но если озарение и блуждало рядом, то в тот день меня не посетило.

– Может быть, расскажешь, что за беда приключилась с твоей подругой? – спросил Алекс, косясь на меня.

– Ты сегодня мой водитель, вот и сосредоточься на дороге.

– Любовная драма?

– К чему задавать вопросы, ты ведь не сомневаешься, что я все просто выдумала.

– Не сомневаюсь. Так что тебе вдруг понадобилось в соседней области?

– Тебе известно место рождения Виолы?

– Ах, вот как… Значит, Киреевск?

– Там живет ее мать. Ты с ней знаком?

– Разумеется, нет. Тебя предстоящая встреча так взволновала или есть еще что-то?

– Дата рождения. Ее ты помнишь?

– Я же джентльмен, – пожал он плечами. – Тридцатое ноября.

– Теперь ты знаешь, когда я появилась на свет. Год тоже совпадает.

Он внимательно посмотрел на меня.

– И что ты думаешь по этому поводу?

– Я не знаю, что думать. Но в подобные совпадения не верю.

– И надеешься, что ее мать как-то это объяснит? – Я пожала плечами, а он кивнул.

Киреевск мало чем отличался от Павловска, в котором я была недавно. Те же пятиэтажки, та же площадь, правда, в центре площади оказался памятник Ленину. Разбитые дороги и пестрые вывески магазинов. Смени название на указателе, и запросто можно города перепутать.

Улица Мира начиналась прямо от площади. Дом номер тринадцать – унылое трехэтажное строение под шиферной крышей. Во дворе покосившиеся сараи, развешанное на веревках белье, две клумбы, заросшие крапивой, и бездомные собаки, лежавшие в тени.

Двери всех трех подъездов распахнуты настежь, судя по табличкам с указанием квартир, нам нужен тот, что в центре.

– Очки не снимай, – сказал мне Алекс. – Как бы не пришлось вызывать мамаше «Скорую». И дай мне возможность самому начать разговор.

– Ты собирался ждать в машине, – напомнила я.

– Передумал.

Мы поднялись по деревянной лестнице на третий этаж и позвонили в дверь, снабженную номером двадцать четыре. Не открывали довольно долго, и я начала нервничать. Наконец послышались шаркающие шаги, и хрипловатый голос произнес:

– Кто?

– У нас несколько вопросов к Крымовой Лидии Васильевне. По поводу ее дочери, – туманно ответил Алекс.

– Сколько можно ходить, – проворчали из-за двери. – Не можете убийцу найти, так и скажите…

Дверь открылась, и я увидела женщину, неряшливо одетую, с седыми волосами, стянутыми в пучок на затылке. Женщина опиралась на палку, взгляд отсутствующий, она как будто смотрела сквозь меня. В первое мгновение я подумала: она просто выпила лишнего, спиртным от нее действительно пахло, а потом стало ясно – она едва видит. Алекс это понял раньше меня, сунул ей под нос водительское удостоверение и представился следователем, имя, кстати, назвал свое.

– Да убери ты свои документы, – махнула рукой женщина. – Все равно не вижу, что в них написано. Пришли, так проходите.

Тяжело опираясь на палку, она побрела в единственную комнату. Бедность, пьянство и болезни – эти три слова как нельзя лучше передавали впечатление от увиденного. Единственной дорогой вещью здесь был телевизор. Обои выцвели и порвались во многих местах, шифоньер с перекошенной дверцей, стол, заваленный упаковками таблеток, и графин с подозрительного вида жидкостью.

– Садитесь, – кивнула женщина, указав на диван. В углу незастеленная постель, ворох грязного белья.

Женщина показалась мне старой, лет семидесяти, я сомневалась, что это мать Виолы. Вряд ли папу могла заинтересовать подобная особа. Хотя двадцать шесть лет назад она наверняка выглядела привлекательнее. Болезни и выпивка никого не красят.

– Беда, – сказала женщина, опускаясь в кресло. – У меня смолоду зрение плохое, а тут со дня на день совсем ослепнешь. Операцию надо делать, а я боюсь. Будет ли толк? Да и сердце слабое. Деньги-то не нашли?

– Деньги? – переспросила я, не очень понимая, что она имеет в виду.

– Ну да. Я же говорила, у дочки были деньги. Должны быть… жила она шоколадно. Все по заграницам, разодетая, как фифа. Не все, чай, спустила, чего-нибудь да осталось.

«Значит, это все-таки мать Виолы, – с тоской подумала я. – Неудивительно, что девушка предпочла сюда не возвращаться».

– Деньги не нашли, – ответил Алекс. – Нам придется задать вам вопросы, на которые вы уже не раз отвечали… заранее приношу извинения.

– Задавайте, дел у меня не то чтобы много, могу и с вами посидеть. – Алекс выразительно взглянул на меня, а я попыталась собраться с мыслями. Невозможно вот так в лоб спросить: от кого вы родили ребенка?

– Когда вы в последний раз видели дочь? – неуверенно начала я.

– В августе прошлого года. Я все подробно вашим рассказывала… Явилась она в начале августа, числа не помню. Привезла подарки, денег дала… ночевать осталась, хоть и ворчала, не по нраву ей моя квартира. Утром в клинику меня отвезла, в областной центр. Сказала, что операцию оплатит. А я ложиться боялась, ну, мы по дороге поскандалили. Она уехала, и я ее больше не видела. Хотя звонила она примерно раз в неделю, все на операции настаивала.

– Вы знали, где она живет?

– Думала, опять за границу укатила. Потом ваши сказали, неподалеку она была. Конечно, зачем у матери жить, лучше в чужих людях… Дом снимала, деньги, видно, бешеные… Ей на месте никогда не сиделось, в семнадцать лет упорхнула из дома. Я-то думала, будет мне на старости лет поддержка, а она за все эти годы и была-то у меня всего ничего. Приедет и нос воротит, все ей не так да не эдак. Наверное, есть в этом моя вина. Очень я ее разбаловала. Жила она точно принцесса. Имя ей дала Виола, чтоб, значит, не такое, как у всех. Вот тут по телевизору говорили, имя на человека влияет. Может, назови я ее как попроще, и она бы другой стала. Ей хотелось быть лучше всех, и чтоб одеваться, и чтоб машина была, чтоб мужики вокруг вертелись. Ну и то надо сказать, выросла красавицей. А у нас здесь что? Лет с четырнадцати только от нее и слышала: вырасту, уеду из этого города, не нравился он ей… С другой стороны, что тут хорошего? В семнадцать лет подалась в Москву, художницей мечтала стать, она всегда рисовала хорошо, у нас здесь школа художественная, я ее туда в восемь лет и отвела. Укатила, значит, в Москву, но ее в институт не взяли. Разобиделась, но все равно решила в Москве остаться. Еле уговорила ее в архитектурный поступать. Она полтора года отучилась, а потом за границу уехала, в Испанию. Мне сказала, по обмену едет, учиться. Домой заглянула только через год. После заграницы ей здесь все опричь души. Тогда мы с ней в первый раз поскандалили. Я ведь сразу поняла, врет она все про свою заграничную жизнь. Уж больно шмотки шикарные. Откуда студентке на них деньги взять? Я и спросила прямо: ты чем там на жизнь зарабатываешь, на панели стоишь? Ну, она в крик: и такая я, и сякая. Вещички в чемодан покидала и в тот же день уехала. Потом, правда, позвонила. Вроде помирились, но на душе у меня кошки скребли, потому что поняла: она так орала, оттого что я правду сказала. Может, проституткой она и не была, но жила точно за счет мужиков. Сама мне потом призналась, был у нее какой-то старый хрен, а она у него на содержании.