Лакомые кусочки - Марго Ланаган

— Как они только выдерживают? — произнесла Бранза. Пораженная зрелищем, молодая женщина вцепилась в руку Лиги, хохотавшей до слез. — Это просто ужасно, когда тебя так грубо хватают и измазывают сажей! Я бы умерла со стыда.

— Со стыда? Чушь! Тут нет ничего стыдного, одна потеха. — Госпожа Энни свесилась с подоконника и потрясла в воздухе кулачком. — Эй, покажи-ка мне свои щеки, Тосси Стрэп!

Девушка подняла смеющееся лицо, на котором отчетливо виднелись черные следы от пальцев Медведя.

— Спускайтесь к нам, госпожа Энни! Готова поспорить, за вами не угонишься!

Весна принесла тепло и цветы, ее сменило лето. В Иванов день на склоне холма, как всегда, взметнулся ввысь огромный костер. Искры смешивались в небе со звездами, самозабвенно отплясывали пары.

Лига танцевала с Рамстронгом. «Нельзя сказать, что ты танцуешь, как медведь», — вспомнила она свою шутку и ответ Давита: «Но мы-то с тобой знаем…»

С тех пор как умерла Тодда, прошел год. Разумеется, Лига не была виновата в ее смерти — как подобное вообще могло прийти в голову! В Сент-Олафредс уже вовсю гадали, кого молодой вдовец выберет в жены, кто станет матерью троим его детям.

Их жизни тесно переплелись — Рамстронгов, Энни Байвелл, Лиги и Бранзы Коттинг. Каждый из них стремился воздать добром за добро: когда-то Давит и его жена заботились об Эдде; теперь, после смерти Тодды, пришел черед позаботиться о Рамстронгах. Лига, Бранза и Эдда заменили троим ребятишкам теток, старуха Энни стала для них славной бабушкой. Рядом с ними малышам было уютно и спокойно.

И вот теперь Лига снова танцует с Рамстронгом — в этом году помимо парных танцев она отважилась на тур кадрили. Она плыла по кругу, меняя партнера за партнером, и все они держались с ней очень почтительно, а некоторые даже с галантностью, которая вызывала у Лиги удивленную улыбку. Казалось, она начала понимать, как зарождается привязанность между мужчиной и женщиной, проявляются первые знаки внимания, как люди выбирают друг друга и представляют себя сперва женихом и невестой, а затем — мужем и женой.

В заключительном круге танца Лига вернулась к Рамстронгу, воссоединившиеся пары двинулись к центру площадки. А если представить, что эта рука всегда будет лежать на ее талии — рука сильного и доброго мужчины, который вместе с Лигой был в ее сердечном раю и тоже полюбил его, видел Бранзу и Эдду малютками и после этого начал мечтать о собственных дочерях? Когда-то эта рука — нет, мохнатая медвежья лапа — нежно гладила Лигу по щеке. Если то был жест человека, а не зверя, если мужчина смотрит на Лигу так, как когда-то глядел на нее Медведь, если он кроток в разговоре и готов преклоняться перед ней, значит, в его сердце живет привязанность, разве нет? Очевидно, этот мужчина связывает с Лигой какие-то надежды?

Без устали играли музыканты, гудел костер — центр забав, веселья, пышных городских празднеств. Я здесь не чужая, сказала себе Лига, сидя среди друзей, рядом с любимой дочерью. Здесь она родилась и жила до того, как умерла мать и начались домогательства отца. Пора почувствовать, что она вернулась домой и имеет такое же право на полноценную жизнь, как эти женщины, что резво пляшут в объятиях мужей. Лига достаточно потрудилась, чтобы доказать: она достойна. Лига вырастила двух дочерей счастливыми и здоровыми и тем самым оправдала их появление на свет, не важно от кого. Она поискала глазами Бранзу — вместе с соседкой Селлой дочь помогала Арану влезть в мешок для предстоящего состязания. Хвала небу, на душе у Бранзы покой, ей нет нужды справляться о своем отце, она и без того довольна и счастлива. Наверное, Лиге по примеру дочери следует отпустить из души боль, вымести все следы страданий и выглянуть, наконец, из-за дверей швейной мастерской. Не нужно сопротивляться радостям и счастливым событиям, которые готов преподнести ей реальный мир.

Он пришел к ней ранней осенью, почти ровно через год с того дня, как Эдда уехала в Рокерли.

— Мы можем поговорить наедине? — мягко спросил он в дверях, и это выглядело так правильно, ясно и недвусмысленно, что ее сердце даже не забилось чаще, как всегда в последнее время, когда он был рядом.

— Идем в мастерскую, — сказала она. — Бранза и Энни ушли по делам.

— Я увидел их на площади, решил воспользоваться случаем.

Она обошла стол, взяла в руки работу.

— Городские власти поручили мне сшить новые флаги к Празднику Медведя. Старые совсем истрепались. Они заказали шесть портретов Рамстронга, вышитых на желтом шелке. — Она рассмеялась и села у окна, из которого падал золотистый дневной свет.

— Ну что ты, — сказал он, не отрывая взгляда от вышитой медвежьей головы — глаз, зубов, малиновой подушечки языка. — Символ Медведя несет в себе очень многое! Медведь — это не только я один.

— Я слыхала, тебя называют Медведем из Медведей. Нужно показать юношам этого города, к чему следует стремиться. — Лига опять рассмеялась. Не слишком ли она смешлива? Пожалуй, нужно чуть-чуть помолчать, дать Рамстронгу возможность высказаться, свершить судьбу Лиги, сделать ее жизнь в реальном мире целой и полной.

Он подождал, пока она сделает несколько стежков.

— Я пришел просить тебя, Лига.

Солнце ласково согревало ей плечи, желтый шелк поблескивал в косых лучах, бросая золотые блики на все предметы в мастерской, на лицо Рамстронга. Глаза Давита выражали многое, но теперь у него были человеческие уста, чтобы сказать об этом. Ему больше не нужно тереться о Лигу большой мохнатой головой, сопеть и ворчать, издавать звуки, похожие на речь, и все же нечленораздельные.

— О чем? — Она улыбнулась, скользя взором по его лицу, как обычно, доброму и серьезному, и теперь такому знакомому; по лицу, которое стало для нее якорем в реальном мире, которое подтверждало, что Лига вернулась и сделала это не напрасно.

Она снова опустила голову и принялась шить. Слова давались Рамстронгу с трудом, поэтому она не хотела торопить его своим выжидающим взглядом и давала ему время спокойно собраться с мыслями.

— Я пришел просить у тебя руки Бранзы.

Иголка наполовину вошла в ткань и остановилась. Всё остановилось: звуки, движения, жизнь. Ненадолго, всего лишь на мгновение. А в следующую секунду надежды Лиги, несбыточные мечты сорвались с обрыва реальности и обрушились на Лигу, накрыли ее, окутали тучей удушливой пыли.

Оглушенная, она осторожно вдохнула и проложила новый стежок. Он вышел совсем кривым, оставлять его было нельзя: черная нитка смотрелась на желтом фоне, как паучья нога, вздыбленная шерстинка на загривке медведя, а ведь он — зверь хоть и дикий, но геральдический, и потому должен быть не косматым, а более ухоженным, чем… медведи, которых знает Лига.

— Руки Бранзы… — удивленно повторила она, вытаскивая неверный стежок.

Лига не ожидала, что Рамстронг способен на подобную жестокость. Но поглядите на его освещенное лицо: оно ни на йоту не утратило доброты. Рамстронг не был жесток, нет, он просто не понимал (из невнятной каши его фраз отдельные слова острыми стрелами вонзались в грудь Лиги — любовь… прекрасная… оберегать и заботиться… тоже любит меня), что ломает, чего лишает, к чему приговаривает Лигу до скончания дней. В какое неловкое положение он ее поставил — конечно же, о, конечно, даже Бранза чуть старше его по возрасту, а Лига вообще годится в матери! Как могла она вообразить, что…