Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая

Наконец суета приезда и гомон первых приветствий и вопросов стихли и все расселись за столом, на который Ильмера велела достать обшитую шелком скатерть и серебряную посуду, приберегаемую для важных гостей. Лицо самой хозяйки горело счастливым румянцем – ничто не могло обрадовать ее больше, чем приезд родичей. Отец расспрашивал ее о здоровье, что говорят волхвы и бабки о будущем ребенке. Она в ответ спрашивала о делах семьи, о матери и невестке, жене Борислава: молодая и старая боярыни остались в Новгороде с новорожденным ребенком, первым внуком Столпосвета. Борислав был на несколько лет младше Ильмеры и женился всего год назад.

Помогая Арноре в хлопотах, Загляда с любопытством рассматривала гостей – давно она не видала новых лиц. Рядом со Столпосветом она увидела незнакомую девушку. С первого взгляда гостья понравилась ей: ее лицо казалось милым и любознательным, красивые карие глаза живо блестели под тонкими, ровно очерченными бровями. Ее зеленая верхняя рубаха была расшита разноцветными стеклянными бусинками, а вышивка была такой искусной, что Загляда позавидовала чужому умению. Зеленая же лента была вплетена в темно-русую косу боярышни с легким золотистым отливом. Столпосвет и Борислав обращались с нею как со своей, и Загляда была в недоумении: Ильмера никогда не упоминала, чтобы у нее была сестра.

Поглядывая на гостей, Загляда вдруг заметила, что они тем временем поглядывают на нее. Подумав, что ее упрекают в излишнем любопытстве, Загляда опустила глаза, но и дальше ощущала на себе взгляды мужчин. Вовсе не думая, что сама по себе может привлечь внимание таких важных людей, Загляда удивлялась, не зная, чему обязана этим.

Убрав со стола после обеда, челядинки принесли мед, пироги, моченые ягоды и ушли, чтобы не мешать беседам хозяйки и гостей. Тем временем явился посадник Креплей с женой, Ильмера пригласила их за стол. Любопытные служанки собрались под дверью девичьей, желая послушать, о чем будут говорить, но Арнора отогнала их оттуда и велела браться за пряжу. Сама она тоже села к прялке, однако то и дело поглядывала на дверь в большую палату.

– Ходят, душа моя, по славному Новгороду слухи, – сказал дочери Столпосвет, решив, что пришло время для важной беседы.

– Тебе ли, батюшко, Новгорода не знать! – ответила ему Ильмера. – Когда же бывало, чтобы по нему слухи не ходили? А коли опять мужа моего бранят, то это пустое: сам князь ему свою дружбу подтвердил.

– Был здесь недавно боярин Разумей, – заговорил Борислав. – И ныне чуть не в пожарное било стучит. Что, говорит, делают в Ладоге с нашим князем, с ума его сводят, заворожили дурной ворожбой.

– Как так – с ума сводят? Какая ворожба?

– А вот такая, – пояснил ей отец. – Говорит, что есть у тебя в челяди девка, вроде даже ключница, и что князь к ней любовь возымел великую. Ради нее будто сюда ездит и подолгу гостит, и даже в суде своем ее совета слушает.

Ильмера изумленно обводила глазами родичей.

– Не эта ли, что на стол подавала? – спросил у нее Борислав. – С русой косой да голубой лентой? Видно, она – хороша девка!

– Эта, эта самая! – едко вставила жена Креплея, Услада. Она с самого своего появления здесь невзлюбила Загляду. – Был бы князь сейчас здесь – только возле ее подола его бы и видели! Глядеть зазорно!

– Хороша-то хороша! Да не дело это! – строго сказал Столпосвет. – Говорят уже люди, будто хочет князь весь Новгород опозорить, в жены взять холопку-ключницу и на княжеский стол ее с собою посадить. А новгородцы такого не потерпят! Наш род княжеский от Дажьбога ведется!

– Погоди, батюшко, гневаться! – воскликнула Ильмера. – Вот что Разумей-то замыслил – князя опозорить да и меня вместе с ним! И ты хороша, матушка! – напустилась она на Усладу. – Чем тебе-то моя девка помешала! Уж не ты ли в Новгороде родичам наболтала?

– Бабы на торгу болтают, а я правду говорю! – запальчиво воскликнула Услада, низенькая и пухленькая, несмотря на молодость, круглолицая и румяная боярыня.

Она сама могла бы зваться красивой, если бы не была так пышна. Стройный стан Загляды вызывал у нее жгучую зависть, а мысль, что дочь какого-то купчишки удостоилась любви князя, – бурное негодование.

Посадник Креплей поморщился, с неудовольствием поглядел на жену. Ему казались унизительными эти бабьи раздоры. Будучи и сам мужчиной, он не видел ничего плохого в увлечении князя. А чтобы жениться на купеческой дочери – такого все равно быть не может.

– Может, все налгали люди? – с надеждой спросил Борислав у Ильмеры. Он тоже видел Загляду и вполне понимал молодого князя.

– На одно верное слово десять ложных! – горячо ответила Ильмера. Ее до сих пор мучала совесть при мысли о том, что девушка, когда-то порученная ее заботам, чуть не попала в рабыни, и теперь она стремилась уберечь Загляду от малейшего дурного слова. – Углядел ты, брате, верно – про сию девку речь и ведется. Только она не холопка, а купеческая дочь. Отец ее, Милута, с княжеской грамотой за Варяжское море уплыл с Олавом нурманским ряд[221]утвердить, а дочь его у меня живет, отца дожидается.

– Уж и то хорошо! – шепнула Прекраса.

Она не пропускала ни единого слова, внимательно смотрела на каждого говорившего. Княгиня Малфрида послала ее сюда вместе со Столпосветом, которому она приходилась дальней родней, чтобы разузнать побольше. Но и самой Прекрасе было любопытно, поскольку она не осталась равнодушна к красоте и удали князя Вышеслава. Только вот видеть его ей приходилось не так уж часто.

– Как ни есть – купеческая дочь князю не чета! – вызывающе воскликнула Услада. – Не бывало такого, чтоб купеческие дочери княгинями делались!

– Погоди! Помолчи-ка, боярыня! – остановил ее Борислав. – Может, и про любовь князеву к ней все неправда?

– Прикажешь ли сердцу молодецкому, брате? – спросила у него Ильмера. – Не солгу: князю она по сердцу. Да только она о своей чести помнит, на чужое не зарится. Княгинею нашей она быть не думает.

– Кому знать, что она там думает! – снова вмешалась Услада. – Они, торговые люди, о своем прибытке тоже не забудут – по-ихнему, кто побольше урвал, тот и честен! Заморочит она князя…

– Чего не бывало? – заговорил Столпосвет. – Сердцу молодецкому не прикажешь, это ты верно сказала. Да и девка, понимаю, хороша, и похуже, бывало, людей разума лишали. Коли Вышеслав и на суде ее совета слушает, то дальше всего можно ждать. Захочет – и женится, а гнать его со стола, с киевским князем снова воевать – таких удалых нынче в Новгороде нету, Добрыня с Путятой восемь лет назад последних перебили. Да только княжеский стол мы позорить не дадим. Коли говоришь, что девка честная – тебе видней, у тебя она живет, – то мы с ней и обойдемся честно. Надо ее замуж выдать. Жениха найдем доброго, хоть из купцов – для нее будет привычно…

– Из купцов не пойдет! – возразила Услада. – Купец за море уплывет, а она останется…

– Ну, из воев. Десятник, а то и сотник ей не обидный жених.