Когда взрослеют сыновья - Фазу Гамзатовна Алиева

прошу. Ты своих детей уложил бы спать на сыром полу? А телята все равно что дети. Все маленькие одинаковы: что щенки, что котята, что человеческий детеныш. Только телята постоять за себя не могут. Но они все понимают. Вот видишь, ни один к тебе не подходит. А посмотри… — Она протянула свою шершавую, покрытую черными трещинами ладонь, и телята, окружив ее, стали лизать ей руки.

— Она еще, чего доброго, заставит моих детей здесь спать, а телят приведет к нам в дом, — проворчала жена Хабиба, наблюдавшая за этой сценой.

— И заставит, — подхватила одна из доярок. — Разве во время войны она не положила каждому из нас в подол теленка?!

— Ой, правда! — откликнулась другая. — Как сейчас помню. Война. Зима выдалась морозная. Таких холодов, кажется, ни до, ни после не было в наших горах. Я училась в шестом классе. Вдруг открывается дверь и входит Хасбика-ада. Мы, конечно, все встали. А Хасбика-ада говорит: «Я, конечно, извиняюсь, что помешала вам во время урока. Но дело-то больно важное. Девушки! Нашей колхозной ферме нужны рабочие руки. Сегодня наш труд в тылу, можно сказать, равен подвигу на фронте. Поэтому я призываю вас идти работать на ферму!» Что тут поднялось! Учительница наша Барият стоит вся красная и не знает, как ей быть. С одной стороны, нам учиться надо, а с другой — Хасбика-ада так все преподнесла, что и ей отказать нельзя. Ведь помощь фронту! На другой день мы всем классом вместо уроков пошли на ферму. Что скрывать, мы по дурости даже рады были, что учиться не надо. Однако не тут-то было. Хасбика-ада встретила нас очень торжественно. Сначала она посмотрела на наши руки и… некоторых забраковала. Уж как они ее упрашивали. Но вы же знаете нашу Хасбику. Если она что скажет — этого не переиначишь. Так вот, когда она отобрала самых сильных и закаленных домашней работой девочек, то сказала: «Эти будут работать на ферме, но вечерами. Если же я узнаю, что вы пропускаете школу или получаете двойки, мне придется вас от работы отстранить. А это будет очень плохо для нашей фермы и… для фронта». Представляете, как у нас вытянулись лица!

— Да-а, — вздохнула Зорянка, с волнением выслушав этот рассказ пожилой доярки. — Такую, как наша Хасбика-ада, знаете как ценить надо!

— А разве ее не ценят?! Вся грудь в орденах. В президиум сядет — прямо сияние. И депутат она у нас. И в Кремле заседала. Считай, решала государственные вопросы. А сколько о ней газеты писали. Да журналы. Одна «Крестьянка» три раза ее портрет помещала. Так вот, представь себе на минуту ту зиму. Мы сейчас испугались, что дождь, что телятник развалился. А что дождь по сравнению с морозом? Хасбика-ада из дома все одеяла да половики перетаскала, чтобы телят укрыть. Не успеешь убрать за коровой, все сейчас же превращается в камень. Вот какой мороз был. А тут еще и корм кончился. Собрала она нас всех, девчонок-шестиклассниц, которые по вечерам на ферме работали, и говорит: «Надо в помощь госпиталю собрать картошку. Принесите кто сколько может!» Мы, дурехи, и не подумали, почему надо нести картошку не на склад, не в сельсовет, а на ферму. Принесли. Она из этой картошки стала для коров и телят похлебку варить. Сама ни полкартошечки не съела и нам не дала. А потом, когда телята все-таки стали гибнуть, каждому раздала по теленку и сказала: «Несите домой. Одного каждый может выходить». Помню, пристроилась я около самого очага, чтобы светлее было — ведь чирах зажигали редко, керосин экономили, — и делаю уроки. Вдруг кто-то постучал. Смотрю, входит Хасбика-ада, а в руках какой-то сверток. Размотала его, и на пол прыгнул теленочек, махонький, ноги подкашиваются. Подбежал к нашему ягненку, обнюхал, ткнулись они лбами, так и познакомились. Я тогда еще не знала ее затеи, но почувствовала, что-то она задумала, и говорю: «Хасбика-ада, ты принесла нам в подарок теленка?» — «В подарок, — сказала она своим глухим голосом и засмеялась. — А весной вернете корову». Наша мама испугалась и закричала: «А что как погибнет? Вон он какой хилый». — «Тогда свою отдадите», — ответила Хасбика-ада и вышла.

За разговорами женщины и не заметили, как их работа, сначала казавшаяся нескончаемой, подошла к завершению. С каждой минутой телятник становился все чище, все опрятнее.

Хасбика, как полководец, одержавший победу в крупном сражении, время от времени с одобрительным видом обходила свое «войско».

— Не мешает и жене председателя хоть раз в году потрудиться на ферме, — поучительно проговорила она, останавливаясь около Айзанат, которая в это время отмывала руки в металлическом бачке с водой.

«Вот язва!» — подумала про себя Айзанат, а вслух сказала:

— Я не белоручка, можешь посмотреть мою трудовую книжку.

И действительно, нужно отдать справедливость председателю Хабибу: он посылал свою жену работать наравне с другими колхозницами. И все-таки обе женщины недолюбливали друг друга. И причина этой неприязни крылась в том, что Хасбика-ада не раз обводила вокруг пальца председателя колхоза. И пусть бы хоть он был непутевым. Нет, Хабиб слыл хорошим председателем. В районе его ценили. Колхозники при нем получали самые высокие трудодни. И только Хасбика-ада не имела должного уважения к председателю и вечно умудрялась поставить его в неловкое положение, как, например, сегодня.

Как же было Айзанат любить Хасбику, когда именно она, эта хитроумная Хасбика, все так подстроила, что над ее мужем потешались не только в родном ауле, но и во всем районе.

…Это случилось год назад, в феврале. А февраль, как известно, самый тяжелый месяц в горах. Горцы говорят, что это такой месяц, когда чеснок замерзает в ступке. На февраль обычно падает отел скота. Поэтому самый лучший корм доярки берегут для этой поры.

Хасбика всегда хранила для этого времени помолотые отходы пшеницы и кукурузы. С начала февраля она давала каждой корове по одному ведру жидкой каши, сваренной из этой муки. Надо сказать, что и берегла она эту муку, словно ювелир — золотой песок. Абдулкадыр, по ее требованию, запасался этой мукой еще с осени: хранилась она не на колхозном складе, а в амбаре при ферме. «Только тогда я и могу быть спокойна», — говорила она Абдулкадыру.

Так вот, в том феврале дул такой жгучий ветер, что каждому казалось, будто в лицо ему ударяет пламя огня. Ветер хлестал в окна жестким снегом. Ферма была похожа на зимовье во льдах. И как раз каждую ночь отеливалась то одна, то другая корова. Поэтому Хасбика совсем забыла дорогу в аул. В один из таких вечеров