Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин

Телевизор трясся от консервированного смеха. Хью выключил его и только тогда услышал, как на кухне верещит таймер, и бросился туда со всех ног. Кухонные часы показывали без пяти минут девять. Жаркое из индейки полностью мумифицировалось в своем алюминиевом гробике. Хью попытался ковырнуть его вилкой, но жаркое было как камень. Он выпил кварту молока и съел четыре ломтя хлеба с маслом, потом пинту черничного йогурта и два яблока; подобрал на полу в гостиной пакет с арахисом и, сидя за кухонным столом, ломал скорлупки и клал ядрышки в рот. Думал. Домой он добирался долго. На часы, правда, не смотрел, но дорога заняла примерно час. И около часа, а то и больше он провел у ручья, это уж точно. И еще какое-то время ему понадобилось, чтобы попасть в лес, ну пусть он бежал достаточно быстро, все же рекордсменом в беге явно не был. Вернувшись домой, он готов был поклясться, что уже часов десять, а то и все одиннадцать. Однако все часы – наручные и кухонные – утверждали иное.

По природе он не был спорщиком, а потому решил не спорить и с часами. Доел арахис, перешел в гостиную, зажег свет, включил было телевизор, потом снова выключил, погасил свет и уселся в кресло. Кресло снова застонало и закачалось, но теперь он считал, что виновато само неудобное хилое кресло, а не его, Хью, массивность и неуклюжесть. После пробежки он чувствовал себя хорошо. Жалел дурацкое хлипкое кресло, зато собственная персона отвращения больше не вызывала. Но почему он бросился бежать? Да ладно, не стоит ломать голову. Всю свою жизнь он только и делал, что убегал. Вечная игра в прятки с собственными проблемами. Зато теперь он сумел не только надежно спрятаться, убежав из дому, но и куда-то прибежать – такого в его жизни еще не было. Он никогда не мог обрести убежища, побыть наедине с самим собой. А сегодня случайно наткнулся на такое место, потаенное, странное. И теперь все то, среди чего в пяти различных штатах он прожил последние семь лет, – пригороды двухквартирные дома трейлеры супермаркеты стоянки подержанные автомобили качели белые камни бордюров кусты мертвого можжевельника вегетарианский бекон со скидкой обертки от жевательной резинки, – все это казалось несущественным, преходящим, необязательным после того, как совсем рядом, стоило лишь переступить порог, открылась благодатная тишина, одиночество, плеск воды, струящейся в сумеречном свете, вкус листка мяты.

Тебе не следовало пить эту воду. Наверняка нечистая… Тиф. Холера… Нет! Это была первая по-настоящему чистая вода в моей жизни. И я, черт побери, пойду туда снова и буду пить ее, когда и сколько захочу.

Родник. В том штате, где он оканчивал школу, это назвали бы просто ручьем, но слово «родник» пришло к нему откуда-то из дальних далей, из глубокой сумеречной копилки памяти, не совсем ясное слово, но очень подходящее для струящейся в вечернем свете воды, для слабых, неясных проблесков чего-то нового, осветивших его душу. Стены комнаты, где он сидел, слабо вздрагивали – в квартире этажом выше на полную громкость работал телевизор, по стенам метался свет уличного фонаря, проникавший сквозь тюлевые шторы, и изредка – мутным пятном – проплывал свет от фар проезжающей мимо машины. И где-то внутри этого беспокойного, освещенного мигающими огнями мира существовало тихое убежище, его родник. С мыслей об этом мозг плавно переключился на старое: если бы я поселился там, где хотел, если бы поступил здесь в колледж и стал общаться с людьми, может, договорился бы о студенческом кредите для курсов библиотекарей или отложил бы достаточно денег на вступительный взнос, да еще получил стипендию… и отсюда мысли поплыли дальше, как лодка в каботажном плаванье мимо островов, к отдаленному будущему, к давно уже придуманным картинам – к зданию с широкими и многолюдными лестницами, к стеллажам в просторных залах с огромными окнами, к спокойным людям, спокойно занимающимся своим делом, уютно, по-домашнему чувствующим себя среди бесконечных книжных полок, где им удобно, как мыслям в черепной коробке, к городской библиотеке, куда их возили на экскурсию в пятом классе в честь Национальной Недели Книги, к своему дому, к собственной тихой пристани…

– Что это ты здесь делаешь и почему сидишь в темноте? И телевизор почему-то не включен? И входная дверь не заперта! И главное, почему в темноте? Я уж подумала, что в доме никого нет.

Получив ответы на все эти вопросы, она обнаружила жаркое из индейки, которое он, к сожалению, недостаточно глубоко запихнул в мусорное ведро под раковиной.

– Что же ты ел? И вообще, что с тобой такое? Ты что, не мог инструкцию прочитать? У тебя, наверно, грипп, принял бы аспирин. Нет, правда, Хью, ты просто не в состоянии за собой присмотреть, элементарных вещей не умеешь. Как я могу спокойно пойти куда-нибудь с друзьями после работы, если ты такой разгильдяй? А где пакет с арахисом, который я купила, чтобы завтра взять к Дурбине?

И хотя сначала он воспринимал ее примерно как то кресло, то есть как нечто просто ему несоответствующее и тщетно пытающееся соответствовать, и у него было ощущение, что она здесь, а он там, в своем убежище у родника, и видит ее как бы оттуда, но долго продержаться он не смог: его втащили сюда словно на веревке, втаскивали до тех пор, пока он не перестал сопротивляться, и только старался не вслушиваться, а просто отвечать: «Ладно. Хорошо»; а после того, как она включила рекламу фильма, который хотела посмотреть, он поспешно пробормотал: «Спокойной ночи, мама» – и убежал. Спрятался в постели.

В небольшом магазине того последнего города, где Хью впервые продвинулся из разносчиков в кассиры, дела шли неспешно, хватало времени на треп и перекуры в складских помещениях, но здесь, «У Сэма», дело было поставлено жестко, каждый знал свое место, и ждать поблажек не приходилось. Иногда казалось, что очередь к твоей кассе вот-вот кончится, но тут же обязательно возникал кто-то еще. Хью научился думать урывками – не самый лучший способ, но для него единственно возможный. В течение рабочего дня мысль у него складывалась как бы по кусочкам, и он мог к ней вернуться в любое время: мысль дожидалась его, как послушная собака – хозяина. Сегодня собака терпеливо ждала, когда он проснется, и вместе с ним отправилась на работу, виляя хвостом. Он все думал о том, как хочется пойти к роднику, снова туда