Моя кузина Рейчел (сборник) - Дафна дю Морье

счастье, очевидно, ждет их впереди. Анна поглядела на меня через стол, как бы прощупывая взглядом, и я каким-то шестым чувством вдруг догадался, что она скажет.

— Горы очень требовательны, — ответила она. — Им нужно отдать все до последнего. И для такой, как я, разумнее держаться от них подальше.

Я понял, о чем она говорит; тогда во всяком случае считал, что понял. Но Виктор был влюблен в нее, а она в Виктора, и было бы замечательно, если бы она разделила с ним его увлечение, преодолев свой мистический страх перед горами.

— Я восхищен тем, как тонко вы чувствуете, какую опасность таит восхождение, — помню, воскликнул я тогда. — Горы, безусловно, требуют полной отдачи, но вместе вы всего можете добиться. Виктор удержит вас от любого безрассудства. Он много осторожнее меня.

Анна улыбнулась и высвободила руку из-под руки Виктора.

— Вы оба очень упрямы, — сказала она. — И оба не понимаете. Я родилась в горах, и я знаю, о чем говорю.

К столу подошел наш общий с Виктором приятель, мы представили его Анне, и разговор о горах больше не возобновился.

Свадьба состоялась через шесть недель, и должен сказать, я никогда не видел невесты очаровательнее Анны. Виктор был бледен от нервного напряжения, и я хорошо помню, как подумал тогда, что на нем лежит великая ответственность — сделать счастливой жизнь этой девушки.

Я часто видел ее, пока они были помолвлены, пока они жили шесть недель в Лондоне, и хотя Виктор никогда ни о чем не подозревал, я полюбил ее так же горячо, как и он. Причем влекли меня к ней не столько ее очарование и красота, сколько необычное сочетание того и другого, какая-то внутренняя эманация, исходящая от нее. Я боялся только того, что Виктор, простой и открытый по натуре, иногда бывал слишком шумным и беспечным, и это могло заставить Анну, как улитку, замкнуться в себе. Они, несомненно, были очень красивой парой, когда садились в экипаж после приема в честь их бракосочетания, устроенного пожилой теткой Анны, заменившей ей умерших родителей, и я, растроганный, представил себе, как я буду гостить у них в Шропшире и стану крестным отцом их первенца.

Однако вскоре после их свадьбы дела службы потребовали моего безотлагательного присутствия, и лишь в декабре я получил первую весточку от Виктора, который звал приехать к ним на Рождество. Я охотно принял приглашение.

Они были женаты уже восемь месяцев. Виктор выглядел здоровым и очень счастливым, а Анна показалась мне красивее, чем когда-либо, — невозможно было оторвать от нее взгляда. Они радостно встретили меня, и я провел блаженную неделю в прекрасном старинном доме Виктора, хорошо мне знакомом по прежним посещениям. Их брак оказался, судя по всему, удачным, это бросалось в глаза с первой минуты. А то, что еще не было в перспективе наследника, ничего не меняло — впереди у них была масса времени.

Мы совершали прогулки по владениям Виктора, немного охотились, вечерами читали, и наше трио было вполне гармоничным.

Я заметил, что Виктор приспособился к более спокойному темпераменту Анны, хотя слово «спокойствие» вряд ли правильно определяет ее дар тихости. Эта тихость — другого слова для этого нет — шла из глубины ее естества и заколдовала весь дом. Мне всегда нравился этот дом с его высокими, беспорядочно расположенными комнатами, и я любил сюда приезжать, но теперь атмосфера умиротворяющего покоя стала еще ощутимее, еще глубже, как будто все комнаты были наполнены какой-то странной медлительной тишиной, как мне казалось, необычной и приносящей больше отдыха душе, чем это было прежде.

Поразительно и то, что я, пытаясь восстановить в памяти эту рождественскую неделю, не могу вспомнить никаких традиционных торжеств, связанных именно с Рождеством. Я не помню, что мы ели, что пили, ходили ли мы на службу в церковь, хотя, наверное, ходили, поскольку Виктор был местным эсквайром. Я помню только невообразимый покой наших вечеров, когда запирали ставни и мы садились перед камином в большом зале. Деловая поездка, должно быть, вымотала меня больше, чем я мог себе представить, и сидя здесь, у огня, в доме Виктора и Анны, мне хотелось только одного — расслабиться и отдаться этой благословенной целебной тишине. Я не сразу заметил еще одну перемену и лишь через несколько дней увидел, что дом какой-то пустой и свободный. Исчезли многочисленные безделушки, разные мелочи, коллекции мебели, доставшейся Виктору по наследству от предков. Большие комнаты стояли теперь полупустые, а в большом зале, где мы сидели, не было ничего, кроме длинного обеденного стола и стульев перед камином.

Все было сделано правильно, и дом только выиграл от этих перемен. Однако я невольно подумал, что есть странность в том, что эти перемены задуманы женщиной. Обычно невеста первым делом покупает новые портьеры и ковры для того, чтобы внести элемент женственности в холостяцкий дом. Я решил поделиться своими мыслями с Виктором.

Он поглядел на меня отсутствующим взглядом.

— Да, мы избавились от лишнего хлама, — сказал он. — Это была идея Анны. У нас нет культа собственности. Никакой распродажи мы не устраивали. Просто все раздали.

Мне отвели ту же просторную комнату, где я жил раньше, но в ней ничего не изменилось и осталось в том же виде, как было прежде. Даже привычный комфорт: горячая вода, ящичек с сигаретами, утром на тумбочке у постели чай с печеньем — во всем я чувствовал руку заботливой хозяйки дома.

Однажды, когда я шел по длинному коридору к лестничной площадке на верхнем этаже, я заметил, что дверь в комнату Анны, всегда закрытая, была приотворена. Я знал, что прежде в этой комнате находилась спальня матери Виктора. Там стояла великолепная старинная кровать под пологом на четырех колоннах и еще какая-то тяжелая добротная мебель, все это в стиле общего убранства дома. Простое любопытство заставило меня, оглянувшись через плечо, бросить взгляд внутрь спальни. Мебели там не было. Не было ни занавесей на окнах, ни ковра на полу. На голых досках стояли стол, стул и длинный матрац на ножках, застеленный ничем не прикрытым сверху одеялом. Окна были распахнуты в надвигающиеся сумерки. Я отвернулся. Спускаясь по лестнице, я столкнулся с Виктором, который шел наверх. Он, несомненно, заметил, как я остановился возле двери и заглянул в комнату, и мне не захотелось лукавить и что-то скрывать.

— Прости мое вторжение, — сказал я. — Но я случайно увидел, что комната сейчас совсем не похожа на ту, что была, когда здесь жила твоя матушка.

— Да. Анна ненавидит финтифлюшки, — сказал он