Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников

Понадобилось некоторое время, прежде чем Пушкин осознал, сколь неблаговидную роль играла во всей истории Екатерина, принявшая сторону Геккернов. Гончарова забыла о благодеяниях сестры Натальи и её мужа, взявших её в свой дом.

Вспышки гнева Пушкина делали его беззащитным против сплетен и клеветы. Отдаваясь чувству раздражения, поэт, по словам Александра Карамзина, даже не пытался взять себя в руки, но «сделал весь город и полные народа гостиные поверенными своего гнева и ненависти»1305. Он не уставал рассказывать о поведении Дантеса и подлинных обстоятельствах его брака. Анна Николаевна Вульф писала из Петербурга сестре в провинцию: «Про свадьбу Гончаровой так много разного рассказывают»1306. Полагают, что молва была невыносима для поэта. Но в ещё большей мере она была оскорбительна для Дантеса и его жены.

После гибели поэта его друзья подчёркивали, что свадьба с Екатериной не помешала кавалергарду возобновить дерзкие ухаживания за Пушкиной. В показаниях перед военным судом Данзас утверждал: «Гг. Геккерны даже после свадьбы не переставали дерзким обращением с женою его (Пушкина. – Р.С.)… давать повод к усилению мнения, поносительного для его чести и чести его жены»1307. Оценивая показание Данзаса, следует иметь в виду, во-первых, что он не посещал салоны, где встречались Пушкины и Дантес, и, во-вторых, что на суде он старался доказать, будто кавалергард сам спровоцировал дуэль.

Слова о наглом поведении француза внушают сомнения. В дневниках и записках современников можно уловить преимущественно жадное любопытство к происшествию в семье поэта. Фрейлина Мэри Мердер тотчас после бала у Фикельмон 21 января сделала подробную запись в своём дневнике, касавшуюся Дантеса и Натали: «…о любви Дантеса известно всем, её якобы видят все. Однажды вечером я сама заметила, как барон, не отрываясь, следил взором за тем углом, где находилась она (Пушкина. – Р.С.). Очевидно, что он чувствовал себя слишком влюблённым для того, чтобы… рискнуть появиться с нею среди танцующих»1308. Кавалергард даже не танцевал с Пушкиной, не подходил к ней близко и не говорил со свояченицей. Он смотрел в сторону Натали, и этого достаточно, чтобы сделать вывод о том, что Жорж не танцует из-за слишком большой влюблённости и пр. Между прочим, фрейлина, по её собственному признанию, была «слишком близорука».

Мердер не скрывала вражды к поэту: «Минуту спустя я заметила проходившего Пушкина (стоит на него взглянуть, чтобы убедиться, что он ревнив, как дьявол). Какое чудовище (Quel monstre)! Я подумала, если бы можно соединить госпожу Пушкину с д’ Антесом, какая прелестная вышла бы пара»1309.

Такие разговоры велись во многих салонах. 28 декабря 1836 г. Софи Карамзина старательно наблюдала за Дантесом и Натали, встретившимися на вечере у Мещерских. На другой день она писала брату в Париж, о том, что снова (как и прежде), Дантес, стоя против Натали, «устремляет к ней долгие взгляды»1310. Вновь речь шла о взорах, как в лучших сентиментальных романах.

По словам Александрины Гончаровой-Фризенгоф, на балах Дантес мало говорил с Натали, но находился постоянно вблизи и по обыкновению бросал на неё долгие взгляды1311.

Долли Фикельмон обладала проницательностью и видела гораздо больше, чем приглашённые в её дом Мэри Мердер или Софи Карамзина. Но Долли ограничилась кратким суждением: «Вскоре Дантес, хотя и женатый, возобновил прежние приёмы, прежние преследования»1312. В чём состояли эти приёмы, графиня не уточнила. Но она всё же пояснила, что сплетни по поводу взаимоотношений поручика и Пушкиной распространились по всему городу: «Большой свет видел всё и мог считать, что само поведение Дантеса было верным доказательством невиновности госпожи Пушкиной». Но в десятке столичных кругов, где были друзья Пушкина, его сотрудники и, наконец, его читатели, говорили, что Пушкина виновна, и «бросали в неё каменья»1313. Быть может, самым поразительным в дневниковой записи Долли было свидетельство о том, что Пушкину осуждал не большой свет, а наиболее близкий к поэту круг лиц, включавший его друзей-писателей и читающую публику.

Среди свидетелей трагедии Жуковский бесспорно выделялся своей объективностью. Он старался извлечь из разговоров с очевидцами любые подробности, которые позволили бы воссоздать происшедшее с полной достоверностью. Но даже Жуковский не мог противостоять давлению «общего мнения». В одном из черновиков он писал о поединке: «Пушкин… потерял голову… С его стороны было одно бешенство обезу[мевшей?] ревности»1314. В отличие от многих, Жуковский попытался найти бесспорные факты, подтверждающие его слова по поводу ревности Пушкина. В последнем Конспекте он старательно записал всё, что ему удалось узнать о вызывающем поведении Дантеса. При тётке Загряжской, отметил он, поручик обращался с супругой Екатериной Геккерн ласково, дома играл роль любящего супруга; при Пушкиной напускал на себя мрачный вид, а при Александрине был груб с женой в расчёте на то, что та всё расскажет Наталье. Данные такого рода, конечно же, невозможно было представить в суд. Но никаких других материалов, компрометирующих поведение Дантеса после свадьбы, Жуковскому найти не удалось.

21 января 1837 г. девица Мердер танцевала на балу у Фикельмон и была свидетельницей оживлённого разговора пожилой дамы с Дантесом. Дама ставила ему в упрёк экзальтированность поведения: «Действительно, жениться на одной, чтобы иметь некоторое право любить другую, в качестве сестры своей жены… Докажите свету, что вы сумеете быть хорошим мужем… и что ходящие слухи неосновательны»1315. Кавалергард действительно старался доказать свету, что его привязывают к госпоже Пушкиной платонические, родственные чувства, что он любит её в качестве жены сестры. Верить этому было трудно.

В мелких ухищрениях поручика трудно усмотреть доказательства того, что он пытался – после пережитого скандала и поношения – вновь завоевать благосклонность Пушкиной и соблазнить её. Скорее всего, он старался убедить публику в том, что остался верен своей привязанности к Наталье и не изменил великой страсти. Поведение поручика можно было назвать плутовским, но ничего дерзкого в нём не было.

Мотивы двусмысленного поведении Дантеса не были секретом для современников.

Женившись на Екатерине под дулом пистолета, Дантес спас свою карьеру, но опозорил себя в глазах света. Пушкин торжествовал. Гвардейцу же пришлось хлопотать о восстановлении своей чести. Будучи дипломатом, барон Геккерн подсказал сыну линию поведения.

По словам очевидцев, Дантес охотно рассказывал всем, кто хотел его слушать, что он «женился, чтобы спасти честь сестры жены от оскорбительной клеветы»1316. Один из слушателей Жоржа, Александр Карамзин, признался позднее: «Он меня обманул красивыми словами и заставил меня видеть самоотвержение, высокие чувства там, где была лишь гнусная интрига»; «я поверил его преданности госпоже П., его любви к Екатерине Г., всему тому, одним словом, что было наиболее нелепым»1317.

Поручик никогда не