Рудольф Нуреев. Неистовый гений - Ариан Дольфюс

В мае 1990 года Рудольф захотел станцевать в Лондоне фрагмент из «Ромео и Джульетты» (смерть Меркуцио) на гала‑концерте в честь Марго Фонтейн. Англичане не отказали ему, однако присутствующие предпочли запомнить Сильви Гиллем в роли Джульетты и сидящую в кресле Марго, которая по окончании концерта вышла на сцену, поддерживаемая с одной стороны Нуреевым, а с другой — Энтони Дауэллом.

Во Франции Нуреев танцевал только один спектакль — в октябре 1990 года. По просьбе Жана Гизерикса, уходившего из Оперы, он исполнил «Песнь странствующего подмастерья» с Патриком Дюпоном, который заменил его на посту директора балетной труппы.

Весной 1991 года, через три месяца после мучительного ухода Марго (она умерла в Панаме, от рака, почти в полной нищете), Флемминг Флиндт поставил для Нуреева «Смерть в Венеции». В этом коротком балете было все: Бах (аранжировка), старость, неугасимая страсть к молодому человеку… Рудольф, который всегда говорил: «Балет — это метафора», танцевал с удовольствием, но иногда через силу и в плохом настроении; последнее вылилось в судебное разбирательство с итальянским танцовщиком, которого он сгоряча ударил под зад ногой.

Именно в то время ему на ум пришла еще одна фантазия: дирижировать оркестром. «Когда тело ломается, надо делать что‑то другое»{814}. Поскольку Терпсихора от него отвернулась, он обрел себя в музыке, в этой музе‑утешительнице своего детства, подруге одиноких ночей.

Журналистам Рудольф объяснил, что идею дирижировать оркестром ему подкинул сам Герберт фон Караян. В 1980 году молодой и элегантный танцовщик встретился с легендарным австрийским дирижером в кулуарах Парижской оперы. Нуреев высказал свое восхищение. Караян указал ему на пачку партитур, которые держал под мышкой, и произнес: «Молодой человек, всё благодаря этому. Когда‑нибудь и вы к этому придете, я уверен…» Вскользь брошенная фраза проросла. Соседом Нуреева по «Дакоте» был Леонард Бернстайн. Он предложил ему посещать его собственный курс дирижерского мастерства, и Рудольф от этой идеи был в восторге. Учиться, учиться без устали, даже в сумеречные предсмертные часы! «Слишком поздно» никогда не бывает — в конце концов, когда он приехал из Уфы в Ленинград, ему тоже говорили, что он «слишком стар»!

Когда идея овладела им по‑настоящему, Бернстайн уже полгода как умер. Поэтому Рудольф поехал в Вену, столицу музыки, где работал вместе с Вильгельмом Хюбнером, руководителем Венского филармонического оркестра. Рудольф умел читать партитуры для фортепьяно, но не для оркестра. Чтобы преодолеть пробелы в знаниях, он начал усиленно заниматься. Через три месяца, 26 июня 1991 года, состоялось первое выступление Нуреева‑дирижера. В программе были «Охота» Гайдна, скрипичный концерт Моцарта и «Серенада для струнного оркестра» Петра Ильича Чайковского{815}. На следующий день Нуреев добавил в программу «Аполлона Мусагета» Стравинского. Для него это было очень символично, ведь именно в Вене в 1967 году он впервые танцевал этот балет в постановке Баланчина. Двадцать четыре года спустя, уже в другом качестве, он сумел вдохнуть в исполнение те же чувства, которые когда‑то вкладывал в хореографию.

Летом 1991 года состояние здоровья Рудольфа резко ухудшилось. В Вене его прооперировали (начались проблемы с мочеиспусканием), операция оказалась удачной, но несколько дней он провел в палате, ругая всех подряд, и особенно Дус Франсуа, приехавшую ухаживать за ним. Все закончилось тем, что он из госпиталя… сбежал. «Рудольф позвонил мне из телефона‑автомата в три часа ночи, чтобы сказать, что он удрал из больницы и у него нет ни гроша в кармане», — вспоминал Шарль Жюд{816}. Убежать из этого ада — больницы — и отправиться в изнурительное турне по Австралии с «Друзьями» — вот что было для него главное.

«Я был уверен, что он отменит турне, — рассказывал Шарль. — Но когда Рудольф услышал об этом, он стал орать на меня по телефону. Я понял, что придется ехать. Мы должны были танцевать вместе „Песни…“, но мне это казалось немыслимым. Я предложил ему „Послеполуденный отдых…“, и он одобрил мою идею. Вы не поверите, но он танцевал этот балет с пластиковым мешком вместо мочевого пузыря»{817}.

В конце балета Фавн поднимается на свою скалу и ласкает шарф исчезнувшей нимфы. Увы, Фавна — Нуреева пришлось снимать со скалы на руках. Но дух Фавна остался несломленным. «Конец карьеры Рудольфа — это история человека, знающего, что он скоро умрет, но не желающего лежать и ждать последнего часа», — сказал Марио Буа{818}.

Покинув Вену на автобусе, Нуреев поехал дирижировать в Польшу, оттуда он вернулся ночным поездом. Теперь он был далек от возможности летать на частных самолетах и останавливаться в роскошных дворцах…

Сразу после «Спящей красавицы» в Берлине, в марте 1992 года, он снова поехал в Россию. Он должен был дирижировать «Ромео и Джульеттой» в Казани, Санкт‑Петербурге и Ялте. Казань — родной город его матери. Многие убеждали его в том, что это безумная авантюра, но Рудольф не уставал повторять: «Это ради мамы, ради мамы…»

С музыкантами Нуреев проводил бесконечные вечера в разговорах, пении, пьянстве… После русской бани он заболел. В Санкт‑Петербурге[34], где он отмечал свой пятьдесят четвертый день рождения, его госпитализировали с подозрением на воспаление легких. Танцовщика срочно отправили в Париж, где французские врачи диагностировали перикардит, вызванный цитомегаловирусом, что было гораздо более опасным.

Нуреева снова прооперировали. Он был чрезвычайно слаб, но не сдавался, потому что перед ним стояла очередная цель: 6 мая 1992 года он должен был дирижировать своим балетом «Ромео и Джульетта» в Мерополитен‑опера; в роли Джульетты — Сильви Гиллем, в роли Ромео — Лоран Ил ер. У Рудольфа оставался всего месяц, чтобы восстановить силы. Он учил партитуру, когда лежал под капельницами. Своей целью он заразил весь персонал госпиталя Нотр‑Дам‑дю‑Перпетюэль‑Секур в парижском пригороде Леваллуа. Врачи боролись за своего пациента, порой пребывавшего в ужасном настроении, но так хотевшего жить. Находясь в неуверенности, руководство Метрополитен‑опера готовилось назначить другого дирижера, но это еще больше подталкивало Рудольфа к тому, чтобы бросить вызов судьбе. Попутно скажу, что именно в это время из Чикаго и Лихтенштейна прибыли два адвоката, чтобы начать подготовку к составлению его завещания.

В апреле в сопровождении медицинской сестры, услуги которой стоили двадцать тысяч франков, Нуреев пересек Атлантику. Он репетировал в Линкольн‑центре в течение десяти дней, и вечером 6 мая весь Нью‑Йорк вдруг увидел своего обожаемого Принца еле передвигающим ноги… Однако Нуреев управлял оркестром с потрясающей убедительностью. Сложная партитура Прокофьева требовала трехчасового присутствия на подиуме, и Нуреев выдержал. Рядом с ним находился настоящий дирижер, незаметно направлявший его и помогавший руководить оркестром в ключевых местах. Но публика присутствия дублера не заметила. По существу, Нуреев сам выиграл это сражение. Уехав из театра, он лег в постель, а все друзья, оставшиеся на ужин, по очереди подходили к нему, чтобы поздравить с успехом.