Когда завтра настанет вновь - Евгения Сафонова

Я оглянулась на успевший подвять букет, алевший на столе. Чувствуя, как гулко и тяжело стучит сердце, с каждым ударом падавшее в незримую пропасть.

Сжала кулаки, вжимая ногти в кожу: до боли в ладонях, до побелевших костяшек, до кровавых полукружий.

Ликорисы. Цветы, что дарят на прощание или кладут на могилы.

Питер. Любящий, верный, надёжный Питер, не раз спасавший мне жизнь…

– Я… не знаю, как мы сможем уйти, не встречаясь с людьми.

Я не совсем понимала, что говорю. Я едва могла шевелить губами, и собственный голос казался чужим и далёким.

– Поедем в мобиле. Я поведу. Ключи у тебя?

– Мобиль взял Питер. Он поехал за едой.

– Он… уехал? Но когда я пробиралась в ваш дом, мобиль стоял в саду.

Пару мгновений мы просто смотрели друг на друга.

Если я спала так крепко, что не услышала приближения Рок, то пропустить звук подъезжающего мобиля…

– Привет, Рок.

Негромкий голос, донесшийся от раскрытой двери в гостиную, куда мы обе сейчас не смотрели, заставил меня дёрнуться – и, моментально взметнув руку с вспыхнувшей печатью, устремить указательный палец в грудь Питеру, застывшему на пороге.

– Воу-воу. – Он вскинул ладонь, которой сжимал коробку с термосом-кипятильником. Только одну: другая пряталась за спиной. Картонные пакеты с едой белели в коридоре, приваленные к стене. – Кажется, ты приняла меня за плохого парня.

– Я не слышала, как ты подъехал. И вошёл.

Я даже не попыталась придать тону подобие дружелюбия или спокойствия. Если всё не так, как я думаю, Питер поймёт.

А если так…

– Я уже вернулся сюда, когда вспомнил, что хотел купить кипятильник. Чтобы ты не осталась без нормального утреннего чаепития. Так что бросил мобиль у дома и прогулялся пешком до магазинчика на соседней улице. А когда вернулся, вы так увлечённо о чём-то болтали, что много чего не услышали бы. – Он аккуратно, без резких движений, словно успокаивая готовую к атаке змею, поставил коробку на трюмо в коридоре. – Не ожидал увидеть тебя тут, Рок, но всегда рад. Только где ты потеряла малыша? Он-то, конечно, не пропадёт… скорее пропадут все, кому не повезёт очутиться у него на пути, когда он в плохом настроении… но, боюсь, Лайза не одобрит.

Рок промолчала, и я ощутила только, как пальцы баньши соскользнули с моего плеча.

Переступив порог комнаты, Питер шагнул ко мне – и изумлённо вскинул бровь, когда я попятилась, держа дистанцию.

– В чём дело, Лайз?

– Что у тебя за спиной?

Питер улыбнулся.

– Да ладно тебе. Не думаешь же ты, что я способен…

– Ты – Ликорис?

Это вырвалось у меня помимо воли. Просто потому, что я не в силах была больше делать выводы по косвенным доказательствам. Просто потому, что одна мысль об этом разъедала душу кислотой. И больше всего, боги, больше всего на свете – даже больше воскрешения мамы, Гвен, мастера – в этот момент я хотела услышать «нет». Увидеть искреннее возмущение в его лице.

…его глаза – с сузившимися, как у кошки, зрачками, глаза хищника – сказали мне всё.

Я могла бы не поверить одному совпадению. Но когда их столько – не имела права не верить.

Проклятие сорвалось с кончика моего пальца секундой позже. Питер уклонился от него перекатом и тут же вскочил; увернувшись от следующего легко, будто танцуя, посмотрел на меня, даже не пытаясь броситься вперёд или атаковать.

Его улыбка – горше дыма, горше разочарования, горше правды – заставила меня застыть, держа его под прицелом своей поднятой руки.

Когда он разомкнул губы, ещё один миг я верила, что сейчас услышу опровержение всего этого безумия.

– А я ведь защищал тебя. От Ликориса – тоже. Держал его под контролем всё это время. – Очень, очень плавно Питер вскинул ладонь к виску, чтобы постучать по нему кончиком указательного пальца – и каждое движение, каждое слово заколачивало невидимый гвоздь в гроб моих надежд. – Это не так просто, знаешь ли. И я был так близок… так близок к тому, чтобы наконец победить его. Дать тебе уйти. Но история красавицы и чудовища в жизни вечно кончается одним и тем же, верно? Либо ты Клегг, либо Призрак. И никаких тебе сказок… странные, бесполезные штуки. – Он снова улыбнулся, и горечь этой улыбки я почти ощутила на губах. – Зачем нам вообще их рассказывают? Растят нас на том, что не имеет ничего общего с реальностью? Чтобы потом было ещё больнее, когда твои детские надежды поочерёдно о неё разобьются, все до одной?

– Тебе нужна помощь, Питер, – произнесла Рок – удивительно спокойно для того, кто разговаривает с серийным убийцей. – У тебя диссоциативное расстройство[30], верно? Ты не смог бы… всё это время с нами… так хорошо скрывать… – Баньши запнулась, и я понимала, насколько тщательно она подбирает слова. – Я видела, как ты относишься к Лайзе. Я знаю, что ты любишь её. Я верю, что ты не причинишь ей вреда, – наконец продолжила она – мягко, как заботливейшая из матерей. – Ты не убийца, но убийца сидит внутри тебя.

– Помощь кого? Стражников, которые отправят меня за решётку? Или туда, где меня будут держать под кайфом, овощем, жующим собственные слюни в психушке? – Улыбка Питера сделалась кривой. – Боюсь, теперь мы с Ликорисом связаны слишком долго и слишком тесно, чтобы он мог уйти.

По цепкости его взгляда, по напряжённым мускулам опущенной руки, сжатой в кулак, прежде прятавшейся за спиной, я видела: он – или кто-то, голодным зверем сидевший в клетке его головы, – готов к атаке. В любой момент. Воспользоваться тем, что он говорит, и обезвредить его не выйдет.

Я очень надеялась, что не стреляю именно поэтому.

Что у него в кулаке?..

– Я мог бы просто ударить по вам своим даром, – проговорил Питер. – Заставить жалеть себя. Заставить любить себя. Но я так надеялся, так хотел, чтобы хоть с вами всё было по-настоящему… – Он посмотрел на меня: без гнева, без хищности. Лишь отблески тоски и боли танцевали где-то на дне мятных радужек. – Не ожидал, что ты выстрелишь. Сможешь выстрелить – в меня. Сможешь поверить – после всего, что было.

– Отпусти. Пожалуйста. – Мой хрип походил на мольбу даже больше, чем я ожидала. От использования магии прежде, чем мой резерв успел полностью восстановиться, меня снова пошатывало, но я не позволяла руке опуститься. – Я всё равно скоро оставлю Харлер навсегда. А Рок никому не скажет.

– Ты сама в это веришь?