История альбигойцев и их времени. Книга первая - Николай Осокин

Но Иннокентий, победивший самого Филиппа, не мог смягчиться относительно короля арагонского, тем более при настоящих обстоятельствах, когда Педро обнаружил желание предпринять наступательные движения против Церкви. Иннокентий не любил отступать от своих нравственных принципов. При дворе французском уже знали о предстоящем решении папы. Арагонских послов встретил отказ. Епископ Памплоны, которому вместе с южными легатами папой было поручено вести это дело, из-за феодальных отношений к королю и из-за епархиальных занятий обращал на него мало внимания. Но тс перь легат Арнольд имел основания иначе отнестись к разводу короля.

Сама Мария, недовольная медлительностью, решилась ехать в Рим и лично объясниться с Иннокентием. Дон Педро послал своих представителей, но его доводы не были приняты во внимание. В заседании консистории постанон лено было объявить брак законным и узы Марии неразрешимыми; 19 февраля 1213 года папа уведомил о том короля. Он напоминал ему, что бесчестно покидать женщину, с которой он прижил сына, притом женщину, славную святой жизнью и любимую всеми. Но недолго Мария скорбела о своем горе. Через два месяца ее не стало; развенчанная королева не видала более ни Монпелье, ни Арагона, ни мужа, ни сына. Она скончалась в Риме от лихорадки и от душевных потрясений. Перед смертью она успела изменить завещание, приказав похоронить себя в базилике святого Петра. Скорбно проходит ее женственный образ среди тех кровавых событий. Эта «лучшая дама на свете, эта святая женщина» (как называет ее поэт) будто унесла с собою счастье и саму жизнь своего мужа, оттолкнувшего ее. Только в Иннокентии она нашла симпатию и защиту.

Заметим, что папское распоряжение по поводу развода было сделано только месяц спустя после январской буллы Иннокентия. В ней Иннокентий действует в силу одних нравственных начал, попранных в его глазах. Папа не имел причины ждать наветов на Педро; он пока сочувствовал ему, как государю, как сюзерену, как другу Раймонда. Навет лаворского собора только что составлялся в те дни. Но в следующий месяц все переменилось.

Беседы с лаворской депутацией создали у папы друюо представление об арагонском короле. Феодосии, Вильгельм и им подобные обладали тайной склонять на свою сторону Иннокентия, всегда доверявшего им. Неизвестно, что происходило в тайных беседах папы с депутацией собора. Мп жет быть, он лишь высказал недоверие к образу действий последнего, и легатов в особенности. Тогда тем более дур но, что под конец он уступил приносимым оправданиям; может быть, он заявил полное нерасположение к легатам, доносы на которых происходили довольно часто, — топи еще хуже для него, что он, вопреки собственному убеждению, разразился угрозами по поводу короля, которому он прежде так сочувствовал.

Как бы то ни было, Иннокентий изменяет свое отношение к арагонскому королю и грозит ему отлучением за дальнейшее покровительство еретикам. Видимо, его снова сумели убедить, что ересь далеко не подавлена, что к ее одолению теперь даже требуется больше усилий, так как еретики, изгнанные из своих городов, разбежались и сосредоточились в одной Тулузе, сделавшейся теперь, по словам папы, клочком ереси, — оттуда альбигойцы могли оказать сопротивление, которое по настоянию легатов можно уничтожить только новым напором крестовых сил.

Иннокентий с согласия своего кардинальского совета предписывает арагонскому королю, ради его собственных интересов, ради его спасения, во имя божественной и апостольской благодати, оставить тулузцев и, пока те будут еретиками, не оказывать им ни совета, ни содействия, ни благоволения.

«Если они пожелают возвратиться в лоно единой Церкви, — пишет папа, — как нас уверяли посланцы твои, то мы дадим об этом наставление нашему почтенному брату Фулькону, епископу тулузскому, человеку искренних мыслей и праведной жизни, который заслужил такую славу не только от соотечественников, но и от чужестранцев. Мы поручаем ему сообща с двумя легатами обратить к Церкви тех, кто пожелают того чистым сердцем и истинной верой и дадут на то достаточные ручательства. Что же касается тех, кто упорствует во мраке заблуждений, то тот же епископ должен изгнать их из города за еретическую развращенность и конфисковать все их имущество, с тем чтобы они никогда не возвращались в Тулузу, или по крайней мере до тех пор, пока добрыми делами не покажут, что они истинные христиане, согласно правоверному исповеданию. Когда же этот город будет примирен с Церковью и очищен, то будет принят под покровительство апостольского престола, дабы впредь ни Монфор, ни иные католические бароны не угнетали его, а скорее защищали и помогали».

Свое мнение о преследуемых графах Иннокентий теперь решительно изменяет. Он говорит, что они действительно принесли много вреда Церкви и справедливо заслужили отлучение; прощение им можно дать лишь тогда, когда они чем-либо особенным, а не простой порукой, которая уже нарушена ими, докажут свое католичество. Устроить их дело поручается тому же архиепископу нарбоннскому, этого, по мысли Иннокентия, требовало доверие к его системе. Но то, что внутреннее недоверие к Арнольду продолжало существовать в Иннокентии, доказывается следующим распоряжением.

«Когда предварительные условия будут исполнены в доказательство их благочестия, — писал папа королю Арагона, — мы, согласно твоей просьбе, не преминем послать в те пределы нашего кардинала, легата "со стороны", человека честного, осмотрительного и твердого, который, но уклоняясь ни вправо, ни влево, а идя по прямой стезе, подтвердит и одобрит все сделанное правильно, исправит и уничтожит заблуждение, который, наконец, выкажет полное беспристрастие как относительно всех феодалов, так относительно противной стороны».

Папа обещает тулузцам и графам продолжать войну ними до тех пор, пока не искоренит среди них ересь.

«Мы не можем думать, чтобы ты, король, поступил вопреки нашим наставлением, ибо тогда ты понес бы тяжелый и неотвратимый ущерб, не говоря о негодовании Божьем, которое обрушится на тебя вследствие такого образа действий, и то, если бы мы даже желали, мы не могли бы щадить тебя, несмотря на всю нашу любовь к тебе, не могли бы отнестись равнодушно, вопреки интересам веры христианской. А сколь великая опасность угрожает тебе, если ты воспротивишься Богу и Церкви, во всем, что касается веры, и если ты пожелаешь воспрепятствовять успеху святого дела, ты можешь убедиться не только из прежних примеров, но видеть и на примерах, тебе очевидных». Последний намек на горькое положение Раймонда VI и гонимых феодалов резко заканчивал письмо.

Но дон Педро не смутился темного предчувствия, которое должно было запасть в его сердце с этой минуты. Он был готов к войне; рыцарство ждало его со всем нетерпением и боевым пылом, а сам король и не думал отказываться от нее. Он объявил поход. В чувстве светлой радости мчались арагонцы на подвиги, они не хотели верить в несчастье.

В то время, когда они переходили Пиренеи, Монфор перенес истребительную войну в пределы тулузские. Он опустошил дотла семнадцать феодальных замков окрест Тулузы. В Пюжоле, на два лье к югу от Тулузы, он поставил сильный гарнизон под командою Пьера де Сесси, которому первому должно было выдержать напор арагонцев. Сам же Монфор отправился в Кастельнодарри, где торжественно совершил церемонию посвящения в рыцари своего сына Амори. Ареной первых подвигов новопосвященного были выбрана Гасконь. Там с успехом действовал его дядя Гюи, которому на помощь теперь спешил Симон с сыном.