Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Виктор Михайлович Чернов

был решить, состоится ли Учредительное собрание вообще и дождется ли его страна без новой революции. Если бы революция состоялась до Учредительного собрания, это наверняка означало бы конец последнего.

   Увы, повсюду до революции было подать рукой. Медлительность была характерна для всей деятельности правительства, но тяжелейшим из его грехов стала задержка с созывом Учредительного собрания.

   6 марта Бьюкенен телеграфировал в Лондон: «На мой вопрос относительно Учредительного собрания его превосходительство [Милюков. – Примеч. авт.] ответил, что будет издано обращение к народу, объявляющее о его созыве в самое ближайшее время, но без указания даты»1. Во время переговоров с Советами о создании правительства представители Думы обещали созвать Учредительное собрание «как можно скорее». Временное правительство заверило, что оно «ни в коем случае не собирается пользоваться ссылками на военное время для откладывания вышеупомянутых реформ и мер». Однако, согласно Милюкову, сразу вслед за этим «у членов первого Временного правительства возникло мнение, что это можно сделать только во время затишья в военных действиях, то есть не раньше осени». Иными словами, основанием для задержки действительно стало военное время. Два месяца чисто буржуазное правительство не созывало Специальное совещание, которое должно было собраться и начать работу над проектом закона о выборах. 13 марта на «комиссии по контактам» между Временным правительством и Советом состоялась «долгая беседа относительно Учредительного собрания. Правительство неохотно подтвердило свои обещания... Мы согласились, что Учредительное собрание должно быть созвано в течение лета»2.

   Делегаты Исполнительного комитета чувствовали, что даже этот срок слишком долог, и они были правы. Все более поздние революции, от германской 1918 г. до испанской 1931 г., показали, что только немедленное Учредительное собрание может оказать формирующее влияние на революцию, иначе судьба революции и Учредительного собрания может быть решена до проведения последнего и без него. В своей речи от 24 марта Чхеидзе прямо требовал, чтобы Учредительное собрание созвали немедленно. Московское окружное совещание Советов было право, когда несколько дней спустя настаивало на том, что «дата созыва ни в коей мере не должна зависеть от того, когда кончится война»3.

   Но в апреле на Всероссийском совещании Советов правая рука Керенского Станкевич неожиданно заявил, что «Учредительное собрание не может быть созвано раньше сентября». В доказательство он привел календарь. Избирательные списки должны были составить «законные» органы местного самоуправления. Первое Временное правительство так и не удосужилось издать закон о новом городском самоуправлении, оставив его первой коалиции; уже одно это привело к двухмесячной задержке. С законом о выборах в Учредительное собрание они «поспешали медленно». После напыщенного заявления о том, что «необходимо ускорить созыв», первая сессия подготовительного совещания была назначена на 25 мая. Однако о дате выборов не было сказано ни слова. Почему избирательные списки для выборов в Учредительное собрание нельзя было составить тем же способом и в то же время, что и списки для выборов в земства и городские думы? Этот дерзкий вопрос либерально-буржуазное крыло правительства и его ученая юридическая комиссия считали оскорблением священных принципов государственного права. Только 14 июня, через три с половиной месяца после революции, Временное правительство под давлением Церетели и Чернова наконец назначило день выборов на 17 сентября, а открытие Учредительного собрания – на 30 сентября. Кадеты заявили, что это «абсолютно невыполнимо» (Милюков). Вторая коалиция, как выразился тот же Милюков, «поторопилась исправить политическую ошибку первой, которая назначила явно нереальный срок выборов в угоду социалистам левого крыла». Несмотря на то что пресса и Советы называли это саботажем, 9 августа с согласия Исполнительного комитета Совета выборы были назначены на 12 ноября, а созыв Учредительного собрания – на 28 ноября. Во время переговоров с Керенским о «третьей коалиции» поступило предложение отложить выборы на еще более поздний срок. 12 сентября Центральный комитет партии эсеров «единогласно решил, что выборы в Учредительное собрание не должны быть отложены». Однако это, если так можно выразиться, было «беседой в царстве теней»: и новая, и старая даты превысили лимит времени, отпущенного Временному правительству многострадальной историей.

   Черновский план создания «правительства трудящихся», так часто отвергавшийся или клавшийся на полку, был наконец принят. Центральный комитет партии эсеров единодушно проголосовал за эту резолюцию в отсутствие Чернова и без давления с его стороны. «Признано необходимым немедленно сформировать однородное социалистическое правительство с представителями всех социалистических партий». Так гласила резолюция, принятая 14 ноября 1917 г. Но слово «немедленно» возникло слишком поздно. Оно появилось через три недели после свержения Временного правительства и прихода к власти большевиков.

   Медлительность была главной болезнью революции 1917 г. В какой-то степени она была эхом замедленного исторического развития России.

   Сначала царь опоздал создать «правительство народного доверия» и отречься от престола ради спасения династии. Затем гучковы, крымовы и терещенко опоздали со своим планом дворцового переворота, который должен был опередить народную революцию. А потом революция, тоже запоздавшая с приходом, стала опаздывать раз за разом. Она промедлила и с созданием коалиционного правительства, и с созданием правительства однородного. Медлительное коалиционное правительство не успело решить рабочий, крестьянский и национальный вопросы. Рассмотрение всех злободневных вопросов неизменно откладывалось «до Учредительного собрания». Но верхом медлительности стал постоянный перенос выборов делегатов последнего. Он дал большевикам один из их сильнейших козырей, позволив им заявить, что созыв Учредительного собрания систематически саботируется, что кадеты, видя усиление левых партий и ослабление собственной, не хотят созывать Учредительное собрание до победного окончания войны, рассчитывая на взрыв народного тщеславия и шовинистической алчности; что Корнилов открыл свои карты, пообещав «привести страну к Учредительному собранию через победу»; что весь план наступления был продиктован желанием либо создать атмосферу победного ликования, либо в случае неудачи операции довести страну «до белого каления» и этим оправдать похороны Учредительного собрания «по первому разряду». Если бы историк распознал в шумной кампании большевиков «величайшее лицемерие», то не потому, что в этих утверждениях не было правды, а потому, что большевики втихомолку сами похоронили Учредительное собрание, но обвиняли в подготовке к этому других.

   Что происходило внутри партии большевиков? Как она готовилась к роли, отведенной ей историей?

   Согласно широко распространенному мнению, с самого начала революции внутренняя история советской демократии была историей отчаянной борьбы между меньшевизмом и большевизмом. Это мнение нуждается в серьезных уточнениях. Даже разделение социал-демократии на две самостоятельные партии, одна из которых впоследствии стала называть себя «коммунистической», было не начальной точкой, а всего лишь результатом хода событий.

   Троцкий напомнил миру, что «в таких рабочих центрах, как Екатеринбург, Пермь, Тула, Нижний Новгород, Сормово, Коломна, Юзовка, большевики отделились от меньшевиков только в конце мая 1917