Хей, Осман! - Фаина Гримберг

- Верно подумал! - похвалил Михала гость.

Насытились. Неспешно попивали сладкое вино, кидали в рот вяленые виноградные ягоды, коричневые, сморщенные, очень-очень сладкие, грызли ореховые ядрышки. Душевную беседу повели.

- ...Один из наших, тюркских, предков, — говорил Осман, - Барахтегин - косматый вождь-волк, порождённый тёмной глубокой пещерой, вышедший из нутра земли-матери...

- Болгары тоже называют Барака своим предком! - подхватил молодой хозяин, радуясь подобной общности...

- Мы с тобой от одного корня и потому должны быть вместе - барабар - вместе! Ты ведь ортак, содружник мой?

- Я - твой ортак! - Михал легонько стукнул себя кулаком в грудь. - Я - дигенис, двурождённый, от румийцев и от тюрок, я — дигенис!..

- Я знаю, - говорил Осман, - сельджукские султаны создали великое государство, разбили румов при Мириокефали, разбили при Малазкерте...[261]А Конья? Какой город!.. Но я больше сделаю! Всех забудут - сельджуков, монголов. Меня будут помнить!.. В этих краях надобно держаться за меня. Ты тоже запомни: держаться надо за меня, а не за монголов, не за всех этих императоров и царей. За меня!..

- Надоело мне прежнее житье! — говорил Михал. — Ещё мой отец устал от имперской власти. Не хочу быть подданным, хочу быть сподвижником!..

- Ты - мой сподвижник!..

- А если ты велишь моей жене закрывать лицо? - Михал уже немного опьянел.

- А у тебя и жена есть? - подивился гость. - У такого молодого!..

- Покамест ещё нет у меня жены, но ведь когда-нибудь я женюсь.

- Пусть твоя жена ходит с открытым лицом! Она ведь не будет дочерью Пророка Мухаммада, да благословит Его Господь и приветствует Его!

- Она будет красавицей! - сказал решительно Михал, уже захмелевший, сильно захмелевший. - Я, может быть, и сам прикажу ей закрывать лицо!..

- Прикажи! — Осман посмеивался, чувствуя, как тяжелеет в голове. «Вот оно, вино!» - думалось смутно...

Михал затянул песню:

Когда бы среди месяцев царя избрать хотели,

То май бы сделался царём над месяцами года:

Ведь слаще всех земных красот краса младая мая,

Растений всех живой он глаз и цветников сиянье,

Лужайкам прелесть придаёт, дарит румянец вешний.

Чудесно навевает страсть, влеченье пробуждает...[262]

Ночь Осман провёл в спальном покое на деревянной кровати, украшенной точёными деревянными опорами, арками и колоннами... Одеяла были мягкие - птичий пух... Во время утренней трапезы Осман хмурился, но старался скрыть своё дурное настроение. После утренней трапезы Михал показал гостю дом. Было в доме много комнат, ковры, сундуки. Но более всего заняла Османа комната, в которой сохранялись книги отца Михала, большие, толстые, тяжёлые, заключённые в тяжёлые переплёты с застёжками. Немного склонив голову набок, разглядывал гость книжное собрание. Впрочем, объяснения хозяина не запомнились ему, да Михал и не унаследовал от отца склонности к знаниям книжным. Но более всего заинтересовала Османа чернильница с прикреплённым продолговатым деревянным сосудиком для перьев, украшенным тонкой резьбой...

- Это «дивит» - чернильница персидская, - пояснил Михал. И Осман внимательно выслушал рассказ короткий о том, как учатся писать и читать.

Михал обмакнул перо в чернильницу и написал быстро на листе чистом несколько слов. Осман смотрел с улыбкой, несколько растерянной и ребяческой. Затем попытался и сам воспользоваться пером, обмакнутым в чернильницу, и листом бумаги. Но вместо начертания буквы (а он хотел начертать нечто похожее на то, что написал Михал) явилось на бумаге неровное чёрное пятно. Перо-калам не слушался, не желал держаться в загрубелых пальцах Османа...

Осман коротко рассмеялся и отложил перо:

- Не гожусь я для такого тонкого дела, да и не хочу портить перо и тратить понапрасну чернила!..

Осман пробыл в доме гостеприимного Михала ещё три дня... Старался не думать о том, приехали в Ин Хисар посланные из становища, или же так и не приехали... Вдруг эти размышления делались нестерпимыми, хотелось немедленно, тотчас же вскочить в седло и помчаться в крепость, в его первую крепость... Приехали или не приехали?.. Будто невидимые глазам путы сковывали тело, не давали кинуться на конюшню, чтобы скорее, скорее... А он оставался в доме Куш Михала, ел, пил вино, спал на пуховых одеялах... Подумал о Мальхун и удивился, потому что в первый раз за всё время гостевания подумалось о ней... И это устремление помчаться, и эта скованность странная — всё это вместе было — нет, даже и не ожидание, а выжидание... Он знал, что в какое-то мгновение он вдруг, без колебаний, тронется в Ин Хисар...

И спустя три дня так и сталось. Осман простился по-родственному с Михалом. Перед самым своим отъездом вновь напомнил юному своему ортаку об Ине Гёле. А возвращался Осман в Ин Хисар покойно, в насладе медленной, неспешной езды; не думая вовсе о посланных из становища, которые то ли прибыли, то ли нет... Но он о них не думал...

А только ещё подъезжал к Ин Хисару, ещё далеко от крепости был, когда навстречу ему припустился верховой, парнишка, старший сын Сару Яты, с громким криком-кликом:

- Дядя! Скорей!..

Осман тотчас догадался, но странной выдалась его догадка, не вызвала буйной радости, не вызвала и розмыслов. Только чуть поторопил коня...

Поехал вровень с парнишкой; тот взахлёб рассказывал, как прибыли посланные, как дожидаются Османа уже второй день!..

- Аллах бююктюр! - Господь милостив! - произнёс убеждённо и покойно Осман, и похлопал мальчика по руке в знак согласия и доброжелательства...

А мальчик рассказывал детски возбуждённо, как ждали в крепости Османа, как дядя Гюндюз велел сторожить на башне...

- А я увидел, я!.. И сразу - в седло, и скорей!..

- Куда спешить? - спросил Осман риторически. И сам и ответил риторически же: — Некуда спешить. — И — мальчику: - Я поеду, а ты возвращайся в крепость впереди меня, скажи, что я вернулся, передохну немного, после выйду к посланным, будем говорить...

Мальчик смотрел на дядю во все глаза, восторженно и внимательно. Гикнул, поворотил лошадь и помчался в крепость.

Осман же ехал неспешно и по-прежнему не размышляя о посланных, о том, как будет говорить с ними. Как будто ничего и не произошло, как будто жизнь так и двигалась привычным путём... Сару Яты и Гюндюз встретили Османа; повторили, что посланные ждут...