Мир, где тебя нет - Марина Дементьева

Кто знает, какое предчувствие привело лишившуюся всех сил бывшую хранительницу, но она была здесь.

Похоже, неизменно невозмутимая и аккуратная эльфийка преодолела весь путь от замка бегом. Грудь её вздымалась высоко и часто, простое белое покрывало, в которое она обычно укутывала волосы, исполняя обязанности лекарки, сбилось назад, узлом повиснув на волосах цвета бледного золота. Но едва ли и она сама, и Эджай Д'элавар оставались способны в тот миг замечать такие детали.

Диана отвела взгляд.

Бывают встречи, не предназначенные ни для чьих глаз. Бывают чувства, которых не смеют коснуться слова.

***

— Не спрашивай меня, на этот вопрос я не могу ответить.

В завершение длиннейшего дня, годящегося скорее в хроники легенды, нежели в жизнь, они собрались в тесном кругу в одном из множества залов, что предоставлял многоярусный замок. Не участвуя в разговоре, который не имел к ней непосредственного касательства, Диана расположилась в кресле с низкой спинкой и округлыми подлокотниками тёмного дерева: и кресло это, и вся обстановка навевали воспоминания о давнишних посиделках в библиотеке, ставшие такими тёплыми воспоминания об ушедшей простоте.

Из своего затенённого уголка Диана могла ясно видеть отрёкшегося князя, сидящего ближе к очагу и озарённого всем тем светом, что давал огонь, и Магистра — напротив.

Они выглядели не как отец с сыном, а как братья-погодки, потому что благосклонная природа задерживает авалларов, даже и не наделённых даром (равно как и извечных их недругов эльфов), в возрасте наивысшего расцвета молодости и силы.

Эджай Д'элавар избавился от верхней одежды, оставшись в чёрном камзоле, украшенном лишь чёрной же выпуклой вышивкой по высокому вороту и по низу рукавов, причём неброский этот наряд подчёркивал осанку, какую нечасто увидишь и среди представителей знатных родов, где умению держать себя учат с детства; для Эджая же это умение явно было непринуждённым, природным. Он носил волосы на авалларский лад: длинными, гораздо длинней, чем у Демиана; смоляные пряди спускались до поясницы, небрежно перевитые удерживающими густую гриву мелкими косами.

Предвидение не давало Диане власть выведать его обстоятельства, и все те перипетии, что принудили князя-ведьмака к уединению и безвестности, разлучив со всеми или многими из любивших его. Но и обычного человеческого понимания хватало, чтобы разуметь: в его судьбе нашлось место и роковым ударам, и длительным невзгодам. И всё же в Эджае Д'элавар она не видела того сумрака, что всегда осенял Демиана.

— Не можете — или не желаете?

Диана встревоженно взглянула на Демиана. Магистр держался сдержанно и даже замкнуто; чересчур сдержанно для сына, который обрёл отца, причём такого отца. Диане казалось, что Демиана одолевает некое подозрение, но присутствие прочих останавливает его от того, что прямо высказать своё сомнение.

Тем удивительнее, что история Эджая прозвучала до крайности сходной с той историей, что много ранее поведала Эстель, даже при том, что князь был скуп на подробности. И так как Диана не имела оснований подозревать леди Эстель и князя Д'элавар в неком необъяснимом сговоре, у неё складывалась стройная картина того, что с ними обоими некогда распорядились сходным образом.

Волею обстоятельств они были разлучены, в то самое время, когда в наибольшей степени нуждались в близости. Их взаимно заставили поверить в смерть возлюбленного и возлюбленной. Затем оба независимо друг от друга оказались в ситуации, которая не могла иметь иного завершения кроме как их неминуемой гибели. Но к ним необъяснимым образом пришло спасение, о сути которого оба и по прошествии стольких лет не в силах дать однозначного ответа.

— Я столько лет проклинал себя за то, что не сумел тогда спасти тебя, — в волнении, в котором Диане странно было застать его, воскликнул мастер Коган в начале этого странного вечера. — Презирал себя за то, что оказался не достаточно силён и подготовлен, не сумел забрать тебя оттуда, отбить тебя у тварей...

— А я ни на мгновение не думал обвинять тебя в этом, — возразил тогда ему Эджай. — Брат мой, тебя ли мне обвинять в собственном решении, в собственной слабости? Ведь в том, что я остался там, не было случайности. И ты сам, полагаю, понимал это. — Побратим улыбнулся смущённому другу. — Но не хотел думать, что твой брат перешёл Грань отчаявшимся безумцем.

Он немногое мог поведать о том дне, когда исчез для всего Предела. Князь и сам уверовал в то, что погиб в поглоченном Антариесом поселении, где ведьмаки не успели спасти ни единого человека.

И Диана верила ему. Его слова были словами видевшего Грань и бывшего за Гранью человека.

Он помнил, как оборвались линии силы дезактивированного телепорта, и портал схлопнулся, отсекая единственный путь к ненужному спасению. Как твари полную минуту кружили, не решаясь нападать на опасного врага, способного обратить в пепел больше половины из них.

...Он помнил, как поднимался ввысь. Он был лёгким, как перо, и сияющим, как солнечный луч в самый ясный день. И не знал, кто он. Память замкнулась в молчании. Лишь промелькнула огненным росчерком единственная мысль, что в жизни так не могло быть. Потому как то, что с ним теперь, — уже не жизнь.

И мысль эта не вызывала ничего, ни страха, ни удивления. И ничего более не имело значения, ведь ещё немного, ещё миг свободного воспарения, и его примет в объятия неземное сияние...

И когда он уже почти достиг желанной цели, когда уже стал растворяться в ласковом свете, его потянула вниз неодолимая сила.

И он падал, падал всё стремительней. И от желанного сияния остался лишь костровой отсвет, после — искра с булавочное острие. Затем истаяла и она.

И тогда сознание поглотила боль. Он не смог бы облечь её в ясные слова, ту боль, когда стремящуюся вспять, в забвение и целительную тишину душу возвращают в истерзанное, ставшее чужим тело. Возвращают к жизни того, кто не желает жить.

...Он ощущал себя полотном, которое неумелый портной от злости на то, что выкройка не удалась, кромсает на куски, на тонкие ленты.

Приглушённый свет, не разобрать: может, накрытая полупрозрачным колпаком лампа. Кажется, ему ничего не удаётся, когда он пытается пошевелиться, но кто-то замечает, зовёт, склонившись над ним, по имени, снова и снова называет его имя, перемежаясь на приглушённую брань. Сознание вновь скатывается за Грань.

— И это всё? — сухим тоном осведомился Демиан.

— Да, — подтвердил Эджай. — Это всё, о чём я знаю до момента, когда очнулся в крепости на Замёрзшем Перевале.

— Грань и Бездна! — вскричал Коган, подаваясь вперёд. — Каким ветром тебя туда занесло?..

Князь-изгнанник пожал плечами, выразительные глаза отразили тёплый отблеск очага.

— Я немногое могу прибавить к тому, что уже рассказал вам Эд, — ворчливо откликнулся со своего угла Прадн. — Самого-то меня там в ту пору ещё, как вам известно, не было. Но я столько раз слышал эту историю от тамошних братьев, и тех, что уже мертвы, и тех, что поныне живы, поэтому всё равно что видел всё своими глазами. И никто из братьев — а уж болтунов и лжецов среди них нет — никто не мог дать объяснения, на каких таких крыльях Эда принесло на нашу верхотуру от самого Чёрного леса, да так что и следов сыскать не сумели. И этак ловко, что ни одна душа не засекла ни портала, ни следа от магии, да так удачно, что первые же часовые увидели прямо у себя под носом, ещё и снег нападать не успел. Одно ясно наверняка: нипочём бы сам он туда не добрался, потому что хоть и жив был, да жизни в нём оставалось на одно дыхание, и ни на что больше.