Волчьи игры - Яна Горшкова

Что делает двуногое голокожее существо человеком? Ну не только же отсутствие перьев, правда? Люди разговаривают, но некоторых птиц тоже можно научить болтать языком, люди строят дома, но барсучья нора выходит понадежнее землянки. Тогда в чем разница? Господин Херебор считал, в самом образе жизни. А потому важно все — одежда и знания, еда и умения, образование и, разумеется, устремления. Все люди без исключения стремятся к сытости, к теплу в стужу и прохладе в жару, к обществу других людей, к утолению желаний, к продлению рода. И, следовательно, как только у всех людей появится подлинная возможность воплотить свои устремления, так сразу наступит равенство. В теории выглядело не слишком убедительно, но на практике… Разве Индара не предоставляла таких возможностей каждому, кто не сидел сложа руки? Да сколько угодно, только успевай шевелиться. Причем равные возможности для всех, независимо от крови, текущей в жилах. Разве не так и должно быть?

Джэйфф колебался, не торопясь ответить на этот вопрос твердое «да». То ли ждал еще одного, решающего подтверждения, то ли не видел чего-то важного, делающего всю эту простую логическую конструкцию — истиной.

* * *

Индара — город большой и шумный. Все в нем не так, как принято, все наперекосяк. Улицы, похожие на человеческие реки с каменными отвесными берегами, каналы, в которых от лодок не видно воды, и, конечно, люди, даже мысленно называющие себя только индарцами. Едва из слабеющих рук имперской Саннивы вывалился златой стяг Столицы Мира, как его тут же подхватила Индара. Сам себя не похвалишь — похвалы не дождешься, вот конфедераты и подсуетились. На каждом углу вот уже десять лет орут на все лады — только здесь, в Индаре, можно купить самые модные наряды, самые роскошные драгоценности, самые последние технические новинки. И летят, как… пчелы на мед, со всего континента коммерсанты-негоцианты, биржевые игроки и спекулянты, мошенники и шпионы. И всем найдется место в богатой и счастливой Индаре. А значит, и встретить на ее узких улочках можно кого угодно — надушенную, как целая парфюмерная лавка, красотку-куртизанку, бдительного посольского офицера в гражданском, бледного до синевы профессионального игрока, университетского ученого в длиннополой мантии с толпой учеников-студиозов, бродячего тива-проповедника, сумасшедшего, попрошайку, пьяницу и шуриа. Достаточно остановиться и оглядеться повнимательнее, чтобы увидеть все мыслимое разнообразие лиц всех профессий и занятий. Джэйффу Элиру нравилось умоститься где-нибудь на балкончике ресторации, заказать кадфы с перцем и, неспешно попивая жгучий напиток, лорнировать текущую внизу толпу. Все эти люди, такие разные и такие похожие, спешили по своим делам, и никому не было никакого дела до бывшего рилиндара. Ведь шаман всегда чувствует, когда на него смотрят. А уж если это внимание исходит от ролфи…

В самое первое мгновение Джэйффу померещилась Грэйн. Русые косы женщины, уложенные в сложную высокую прическу, открывали взгляду крепкую, но стройную шею, и в ее изящном повороте было что-то до боли узнаваемое. Опять же, розовое ушко, не отягощенное сережками. Только у светлокожих северян-ролфи бывает такой перламутровый оттенок кожи, который при малейшем волнении розовеет. А еще от женщины исходила чувственная волна интереса.

Но — нет! Не Грэйн, хоть и похожа, очень похожа. Элир ответил дружелюбным взглядом. А что такого? Если уж ролфи могли возлюбить шуриа, то и он возлюбил, одну из них — очень сильно, остальных просто за то, что они сородичи эрны Кэдвен.

Женщина ответила ласковой улыбкой, тут же сменившейся маской удивления-узнавания, а затем…

«Ты — такой красавчик, шуриа! Прямо так бы и съела. Но ты — шуриа, и от тебя у меня могут быть дети змеиной крови. Зачем мне это горе? Зачем им это нужно?»

Конечно же, она не сказала вслух ничего подобного, и даже не подумала, но Джэйфф столько раз видел на лицах ролфийских женщин это выражение, что узнавал сразу. В том числе и в глазах Грэйн. Там, среди буйной зелени страсти, всегда таилась змея древнего, как Проклятье, страха. Шуриа редко обманываются в любви, их меньше всего мучают вечные сомнения «любит — не любит». Грэйн Кэдвен любила Джэйффа Элира, но наследников для своих земель родила от хелаэная. Так и должно быть, землей Морайг должны владеть ее родные дети. Хозяином Кэдвена и трех кривых яблонь будет по праву Сэйвард — зеленоглазый морской волчонок, точно так же как однажды в кресло главы рода, что стоит в гостиной «Лалджеты», по праву сядет Шэррар Ияри — шуриа. Все — правильно. Или нет?

«Ну, по крайней мере рогов у него нет, — с облегчением, в котором нашлось бы не так уж много сарказма, подумала Элайн, стараясь не слишком глазеть на первого в ее жизни северянина. — И торчащих из пасти клыков тоже не видно. Уже хорошо. Если бы еще не этот запах…»

Вообще-то леди Конри весьма одобрительно относилась к мужским духам. Гораздо приятней иметь дело с человеком, который благоухает кедром, имбирем, сандалом и… м-м… пожалуй, корицей, чем обонять насыщенное сочетание козла, чеснока, жевательного табака, дурного пива и несвежих носков. Нет, духи у господина, представившегося Фэлтсом, замечательные, вот только вылил он на себя, похоже, целый флакон, а то и два. Для чуткого ролфийского носа Элайн это была настоящая пытка. Впрочем, неписаные правила поведения, приличествующие даме ее статуса, не позволяли леди Конри выразить свое недовольство даже намеком… до тех пор, пока ароматный визави ей нужен.

Но, если на мгновение забыть о странной тяге к ядреному мужскому парфюму, ничего такого выдающегося во внешности господина, называвшего себя Фэлтсом, не нашлось бы даже под лупой. Человек как человек: среднего для мужчины роста, чуть сутулящий широкие плечи, с легкой рыжинкой в темно-русой шевелюре и густых пышных усах, которые нипочем бы не выросли ни у одного чистокровного ролфи.

Он выглядел не более странным или необычным, чем любой из обитателей Индары. Обычный полукровка, каких на улицах столицы Эббо — большинство. Правда, одно отличие все-таки было… Если дети Лун и потомки смешанной крови, достигая зрелости, таковыми и оставались и, прожив тридцать веков, выглядели на тридцать лет, то здесь… Он не кажется мужчиной тридцати пяти или сорока лет, он такой и есть.

«Ни в коем случае нельзя об этом забывать, — поневоле Элайн поежилась. — И не удивляться, если какие-то суждения покажутся мне вдруг незрелыми».

— Госпожа… — Пришелец из неведомых северных земель вежливо склонился, однако — вот, вот еще одно отличие! — руки Элайн целовать явно не собирался.

— Вы искали встречи со мною, — кивнув в знак приветствия, ролфийка сразу перешла к делу. — Итак, вам удалось проникнуть в Индару и притвориться одним из нас. Это говорит о том, что, помимо опыта, у вас есть еще и некие возможности. Это впечатляет. Однако назовите мне хоть одну причину, по которой я не донесу на вас первому же полицейскому патрулю. Имейте в виду, в отношении вас все народы этого материка поразительно единодушны.

— Причины… — Казалось, что говорить на гремучей смеси ново-диллайнского и ролфийского, имеющей хождение на всей территории бывшей Империи Синтаф, северянину не составляет никакого труда. Будто это его родной язык. Никакого акцента и заминок, какие проскальзывают в речи человека, мыслящего на одном языке, а говорящего — на другом, ролфи тоже не заметила. — Ну, к примеру: вам бы не хотелось, чтобы о ваших связях с шурианским подпольем узнали на Архипелаге, не так ли, госпожа Конри? Или — вам, несомненно, будет к лицу ролфийский княжеский венец. Какую из этих причин вы предпочтете, решать вам.