Невеста Моцарта - Елена Лабрус

На что я готова ради него?!

Совершенно сбитая с толку, я пыталась думать.

А ведь я ей поверила. Целестина спала с Моцартом, чтобы предсказывать? Камлает, сидя на его хрене, сказал дядя Ильдар. И не так уж был не прав, знал, о чём говорит. Но она сказала, что не встанет между нами. И теперь видит только то, что даёт ей связь с Бринном. Он его брат, его кровь, она спит с ним ради этих прозрений, но он… не Моцарт.

Но кто она? Друг ли ему? Ведь он изливает ей душу, а о ней, выходит, почти ничего и не знает.

Чёртова ведьма! Да на чьей она вообще стороне?

Я ведь ей почти поверила. Потому что кроме этого дядя Ильдар сказал про её фокусы. Она сама упомянула про гипноз и внушение. И если бы не этот шрам на спине. Если бы не фальшь в голосе… Если ты его предашь, он тебя никогда не простит. Я ненавидела её за это предсказание. За одно единственное. А сколько крови они выпили из Моцарта?

Словно в бреду я доехала до гостиницы.

Нет, я не хотела вставать между Моцартом и Целестиной. Обвинять её в чём-то. Клеветать. Я просто не знала, что мне делать. Мы с Сергеем расстались, чтобы встретиться только на свадьбе. Расстроить его ещё и своими подозрениями? Или всё же лучше промолчать, а не вести себя как ревнивая дура? Мало ли что мне показалось.

Я так и не решила, как поступить, когда остановилась в вестибюле.

И остановилась не просто так.

Александра?! Я не верила своим глазам.

— Двенадцать двадцать один, — громко сказала моя сестра администратору.

Получила ключи, и, покачивая бёдрами, пошла к лифту.

— Евгения Игоревна! — чуть не сбил меня с ног Андрей. — А Сергей Анатольевича нет. Он… уехал.

— Куда? — потрясла я головой.

— Ну вы же сами понимаете, дела, — виновата улыбнулся он, потому что не мог ответить на мой вопрос. — Я видел, вы Ивана отпустили, отвезти вас домой?

— Нет, нет, спасибо. Я… У меня тоже есть… дела, — улыбнулась я.

А когда он кивнул и побежал наверх по лестнице, пару секунд сомневалась, а потом крикнула:

— Саш!

И бросилась к лифту.

— Привет, Ди! — услышал я знакомый мужской голос и отложил альбом с фотографиями. — А мы что сегодня ужинаем на веранде?

— Можно и так сказать, — ответила девчонка лет шестнадцати, что просидела со мной целый час, а теперь побежала встретить брата.

Странно, я никогда её не видел, но она казалась мне знакомой. Что-то словно давно забытое было в тёплом блеске её шоколадных глаз, в приземистой фигурке, улыбке. Я в принципе знал, что — молодость. Она так бросалась в глаза, эта давно забытая уже не детская угловатость, но ещё не женская грация, свойственная подросткам.

И женщина, что принесла альбом, и рассказывала, тыкая в старые фотографии, была очень приятной: «Это Ванечка только научился ходить. Это он с Дианкой на руках. А это его выпуск из военной академии».

Она ушла чуть раньше Дианы, готовить ужин. Ди задержалась, чтобы разжечь камин ну и посвятить меня в особенности учебного процесса выпускников. ЕГЭ, баллы, базовый уровень, профиль… Как же бесконечно я был от этого далёк.

— Сергей… Анатольевич, — замер в стеклянных дверях веранды Иван.

— Иван, — кивнул я и встал.

Опёрся спиной о подоконник распахнутого в сад окна.

Вечер был воистину летний. Хотя к ночи и похолодало.

— Я получил твоё послание, Вань.

Он не сглотнул, не побледнел, не смутился. Откинул полы пиджака, засунул руки в карманы и просто ждал, что же я скажу дальше.

— Я долго думал, что мне с ним делать. И что ты хотел мне сказать. Но решил, что нет ничего лучше, чем просто спросить. Чего ты хочешь, Иван Дмитриевич Давыдов?

— Артемьев, — поправил он.

— Да, да. Артемьев. По маме. Средняя школа номер одиннадцать. Секция парашютного спорта. КМС по стрельбе. Высшее военное командное училище. А дальше ты человек без биографии, потому что работа в силовых структурах именно это и подразумевает — секретность.

— Главное правило ФСО: не говорить о ФСО, — улыбнулся он.

— А в Федеральную Службу Охраны только таких и берут. До тридцати пяти. Хорошая физическая и, главное, психическая подготовка, боевой опыт, умение думать и принимать решения самостоятельно, хладнокровие, незаурядная выдержка, незаметность, способность предвидеть ситуацию. Мне просто нечего тебе противопоставить. Поэтому спрашиваю прямо: чего ты хочешь?

— Ты убил моего отца.

— Да, блядь! — взмахнул я руками и разочарованно скривился. — Неужели будем мусолить эту историю снова? Она мне уже знаешь где, — постучал я ребром ладони по горлу. — Ты знаешь почему я это сделал. И, уверен, ты поступил бы так же, с любым, кто убил бы твою жену и ребёнка. Поэтому давай этот монолог сына, утирающего сопли над могилой отца, опустим и перейдём к делу. Хочешь отомстить? Называй время и место — я приду. Разрядишь обойму своей «Гюрзы», хоть все восемнадцать патронов, плюнешь на моё бездыханное тело и дело с концом. Я до ёбаных чертей устал играть в эти игры с прошлым. Давай покончим с ним раз и навсегда, если этот геморрой не даёт тебе спокойно сидеть.

Он пожевал губу.

— Немного в этом чести.

— Нет. Медаль «За взятие Жучки» тебе не дадут, человек, что убил безоружного Моцарта. И мотив неубедительный. И повод, скажем прямо, натянутый. Чего ж ты столько лет ждал-то? И слава сомнительная. Вот, примерно, как поцеловать девчонку, пользуясь тем, что она расстроена и творит глупости.

Он почесал заросшую к вечеру щетиной щёку.

— Рука у неё тяжёлая.

Я улыбнулся: моя девочка! Не знал, что она залепила ему пощёчину.

— Только, знаешь, теперь я не буду драться с тобой за неё. У тебя была неделя. Больше! И ты не безусый пацан, понимал, что делать и как. Если бы она выбрала тебя, я бы и слова не сказал. Но, прости, ты свой шанс упустил. Всё. Теперь я за неё убью. И это ты тоже знаешь.

Он кивнул.

— Мы в разных весовых категориях, Сергей.

— Только не начинай, а! Что ты не богат, не знаменит, живёшь до сих пор с мамой, и не сможешь обеспечить Женьке тот уровень жизни, к которому она привыкла. Хотя ты и прав. Кроме своей смазливой мордашки больше у тебя ничего нет. Не хватает тебе веса со мной тягаться. Но, заметь, за весь разговор я ни разу даже не намекнул, что твой босс, плачу тебе бабки и отдаю приказы. Не по-мужски это как-то, согласись? Да и Женьке, боюсь, на всё это плевать. Но на этом чисто по-пацански мы разбираться закончим.

— Хорошо, — снова кивнул он.

— И, если начистоту, ты знаешь, насколько я сейчас уязвим. Знаешь, что меня обложили со всех сторон. И знаешь, чего мы ждём от этой свадьбы. Будет большой удачей, если я её переживу. Но так надо. Этот гнойник надо вскрыть и на этом закончить. И тем не менее ты бросил мне вызов именно сейчас. Но дальше не пошёл. Почему?