Волчья Луна - Йен Макдональд

Тридцать минут до узловой станции Ипатия, пересадки на местный челнок до Теофила – до Анелизы.

Робсон переворачивается во сне. Тихо вскрикивает, прислоняется к Вагнеру. Вагнер обнимает мальчика. Он такой худой и острый, нет в нем мягкости и округлости. Робсон глубже зарывается в тепло тела Вагнера, и Вагнер, опустив сиденье и откинувшись на спинку, смотрит на узенькую, предательскую Землю. Прижимается щекой к волосам Робсона. Эвкалипт, ментол. Можжевельник. Бергамот, сандаловое дерево, ладан. И Вагнер Корта понимает, что уснуть все же не так трудно.

* * *

Захваты со щелчком смыкаются вокруг моту. Леди Сунь хватается за ручку, и в один миг они с Дариусом поднимаются на десятки метров, быстро взбираясь по стене башни. Лесистый пол Царицы Южной уходит вниз, и спустя несколько секунд они уже на высоте в сотни метров. Дариус смотрит сквозь прозрачный пузырь на множество башен Царицы Южной, соединяющих основание города с его же крышей. После строгих горизонталей «Горнила» и лабиринта светотеней во Дворце вечного света вертикальный мир завораживает. Дариус прижимает руку к пузырю. Вот они на высоте в километр, вот – полтора километра. Лифт замедляется и опускает моту на сотом уровне. Маленькое такси само едет по выступу вдоль края. Ограждения нет.

– Здесь?

Моту паркуется перед непритязательной рулонной дверью промышленного вида, без какой-нибудь идентифицирующей метки, физической или виртуальной. Кто помещает склад на сотом уровне башни Цзянь Мао?

– Здесь, – говорит Леди Сунь и ждет, чтобы Дариус протянул ей руку и помог выйти из машины. Он это и делает, быстро и без лишних просьб. Невысокий мужчина с оливковой кожей и аккуратно подстриженной бородкой выходит из служебной двери поменьше размером внутри больших рулонных ворот. Дариус подмечает его платье. Аккуратное, классическое, прекрасного кроя. Ему требуется всего три шага, чтобы подойти к посетителям, но эти шаги продуманы, достойны и экономны, как у танцора.

– Леди Сунь. – Он целует руку пожилой дамы.

– Мариану.

Щеголеватый мужчина кланяется. Дариус пожимает протянутую руку, чувствуя хватку и тугие мышцы. Улыбается.

– А он осторожный.

– Похвальная черта для Маккензи, – говорит Леди Сунь. – Вам будет над чем работать и из чего лепить.

– Что здесь происходит? – спрашивает Дариус. Он на сотом уровне, на неохраняемой дороге. Немного путей для побега. – Кто этот человек?

– Здесь, мой дорогой, творит свое медленное и уверенное дело злоба, – говорит Леди Сунь. – Корта меня унизили. Я такого не потерплю. Ответное унижение – это не равноценная месть. Мне нужно оружие, которое вырежет из них трепыхающееся сердце, прижжет рану, потом отнимет их надежду, их наследие и сотрет их из истории. Я хочу, чтобы они увидели, как их дети умирают и род обрывается. Я хочу, чтобы ты стал моим оружием, Дариус. На это потребуется время, может быть, больше, чем мне отпущено, но меня успокоит знание того, что после моей смерти моя месть их настигнет. Некоторым людям трудно произнести это слово: месть. Оно кажется им театральным, манерным. Мелодраматичным. Вовсе нет. Их языки слишком мягки для него. Возьми это слово. Попробуй его.

Элегантный мужчина склоняет голову перед Леди Сунь.

– Меня зовут Мариану Габриэль Демария, и я директор этого заведения. Я буду лично отвечать за ваше образование, обучение и умение держать себя, Дариус. Здесь мы делаем оружие. Добро пожаловать в Школу Семи Колоколов.

* * *

Никто не хочет заговорить первым, но кто-то должен заговорить, ведь ситуация странная – пять чужаков заперты вместе в герметичной капсуле, которая летит свободно, оторвавшись от конца космического кабеля.

Сперва смешки. Угрызения совести выживших. «У нас получилось!» (пусть даже они прибыли тем же способом, пусть даже десятки людей путешествуют «лунной петлей» каждый день). Потом вопросы. «Ты в порядке? Я в порядке, а ты? Все в порядке? Ничего себе поездочка. А как там Оксана? В порядке?»

Марина? Марина?

– Я в порядке, – шепчет она. Она не в порядке, и не будет. Ничего уже не будет в порядке. Она потеряла единственного человека, которого когда-либо любила и который – осознание приходит, непоколебимое, как небосвод, пока капсула движется по орбите навстречу огромному Воронцовскому циклеру – когда-либо любил ее.

* * *

Отряд спускается от главного шлюза. Нашлемные огни порождают длинные, беспокойные лучи, в которых мусор отбрасывает экспрессионистские заостренные тени. Ограниченная дальность фонарей лишь усиливает тьму, что простирается впереди.

Фигура в желтом жестком скафандре поднимает руку. Отряд останавливается: пять пылевиков в пов-скафах и еще одна фигура в жесткой лунной броне.

– Зажгите свет, – командует Лукас Корта.

Боты сбегают по пандусу в кромешную тьму. Свет: рухнувшая крыша павильона, разбитые колонны, деревья без листьев, промерзшие до самого сердца. Миг спустя пробуждается еще один источник света: полные, чувственные губы Йансы, проблеск льда. И еще: каменистое русло мертвой реки, мгновенно замерзшая лужайка. Через минуту весь лавовый туннель освещен. Лики ориша, театрально подсвеченные снизу, глядят свысока на руины Боа-Виста.

Лукас Корта слышит на общем канале, как ахает Алексия.

– Вы здесь жили?

– Это был дворец моей матери.

А она, думает Лукас, хорошо управляется с жестким скафандром для Джо Лунницы. Еще один из ее заметных талантов. Лукасу проще – внутренний скелет скафандра поддерживает его искалеченные мышцы. Это его первая прогулка в вакууме с детских лет. С той поры, как мать взяла его посмотреть на огни далекой Земли. Потом он понимает: не совсем. Пять метров по Морю Изобилия, от ровера до станции «лунной петли». Ни костюма, ни кислорода, ни герметичности. Его личная Лунная гонка.

Он идет по пандусу мимо убежищ. Луна принесла сюда Лукасинью и каким-то образом спасла ему жизнь. Лукасинью увел Луну из Тве. Глупо и блестяще. Детишки.

Он сходит с пандуса на иссохшую лужайку. Замерзшая трава под ботинками превращается в пыль. Разрушения превосходят то, что он себе воображал: Лукас понимает, что ни разу не представлял себе мертвый Боа-Виста, не позволил себе вообразить тот день, когда рубаки Маккензи взорвали главный шлюз и выпустили из дворца весь воздух. Разрушение, темная, ледяная смерть – это больше, чем он себе представлял, но меньше, чем боялся.

Он никогда не любил Боа-Виста так, как его любили Рафа и Лусика, Луна и Лукасинью, а также Адриана. Он предпочитал Жуан-ди-Деус – дистанцию от требований и драм семьи, квартиру с балконом, выходящим на проспект Кондаковой, лучшую акустическую комнату в двух мирах. Теперь эта мертвая скорлупа принадлежит ему, и он ее возьмет. Весь мир принадлежит ему.

Отряд собирается вокруг него: отобранные вручную эскольты, старые работники «Корта Элиу», все до единого.

– Синьор Корта?

– Как скоро мы можем начать?