Круг - Сара Б. Элфгрен

— Как ты думаешь, ты могла бы заставить другого человека поверить, что он видит то, чего на самом деле нет? — спрашивает Мину.

— Не знаю, — отвечает Анна-Карин. — Я никогда не пробовала.

— Если ведьма знака земли способна сделать что-то подобное, это может объяснить, почему Ребекка видела на крыше Густава. Тогда Густав был только иллюзией, а под ним скрывался кто-то другой… Но тогда не сходится…

Она смотрит прямо на Анну-Карин.

— Огонь. Ты уверена, что он был магический?

— Он начался внезапно и сразу в нескольких местах. И у меня было чувство, что…

— Но ведь ведьмы знака земли не способны вызывать огонь?

— Нет, — отвечает Анна-Карин.

Взгляд Мину делается отсутствующим и в то же время предельно сконцентрированным.

— Но Ребекка могла это сделать, — говорит она как будто самой себе. — И она смогла бы заставить дверь коровника захлопнуться.

— Что ты имеешь в виду? В каком смысле Ребекка?

Мину открывает ящик ночного столика, достает записную книжку, с которой, кажется, никогда не расстается, и начинает ее листать.

— После того как ты и Ида пережили смерть Ребекки, ты упомянула, что перед самой смертью с ней что-то случилось. Как будто ее выжгло изнутри.

Анна-Карин кивает. К этому воспоминанию она предпочла бы не возвращаться.

— А вдруг убийца забрал магию Ребекки? — продолжает Мину.

— Да, — беззвучно говорит Анна-Карин. — Он как будто забрал то, что было Ребеккой.

— Ее душу?

Анна-Карин снова кивает. Она не знает, верит ли в существование души, но это самое точное слово для объяснения.

Мину полностью погрузилась в свои записи. Анна-Карин не хочет беспокоить ее. Она оглядывает комнату. Теребит красное покрывало. Замечает книгу на ночном столике.

На обложке книги — картина, изображающая пару, которая застыла в доле секунды от поцелуя. Анна-Карин тщательно вытирает руки о джинсы, прежде чем осмеливается взять книгу в руки.

Книга толстая. Но когда Анна-Карин берет ее, она легко открывается где-то посередине, как будто Мину часто смотрит именно эту страницу. Дома у Анны-Карин тоже есть толстые книжки в мягкой обложке, в которых рассказывается о людях каменного века — эти книжки всегда открываются на странице, где древние люди занимаются сексом на звериных шкурах.

Анна-Карин смотрит на картину, отпечатанную на толстой матовой бумаге. На ней изображена темноволосая женщина в синем платье. Она держит в руке гранат и кажется ужасно грустной. И странно знакомой.

— Мне кажется, я понимаю, — говорит Мину.

Анна-Карин поднимает глаза. Мину опускает блокнот и смотрит прямо на нее.

— Если убийца — ведьма знака земли, он мог использовать свою силу, чтобы заставить Элиаса совершить самоубийство. После смерти Элиаса он забрал его силу. Директриса говорила, что ведьмы знака дерева могут «повелевать различными видами материи». Возможно, это означает, что ведьма знака дерева может изменять внешность? Своего рода магическая маскировка?

— То есть после того, как он убил Элиаса… он научился как угодно менять свою внешность?

— Этого мы не знаем, — говорит Мину. — Но он смог во всяком случае притвориться Густавом.

— А потом забрал способности Ребекки…

— Телекинез и огонь. Их он использовал в коровнике.

Мину поднимается с кровати и начинает ходить по комнате взад-вперед, продолжая говорить. Анне-Карин кажется, что она сейчас похожа на директрису.

— Нужно подвести итог того, что мы знаем, — говорит Мину, распуская волосы и надевая резинку на запястье. — Убийца — ведьма знака земли. Убивая нас, он забирает нашу душу и магию. Теперь у него есть магия дерева и магия огня. Но ему не удалось убить ни тебя, ни меня. Почему?

— Потому что я — ведьма земли, — снова предполагает Анна-Карин. — И еще, может, потому что за пределами школы у него меньше сил.

Мину останавливается и смотрит на нее одобрительно.

— Я тоже думала об этом. Школа — это «вместилище зла» и все такое.

— Но почему он позволил жить тебе?

— Может, обнаружил, что у меня нет особых способностей?

— Я не верю, — отвечает Анна-Карин. — Ты тоже Избранница.

Взгляд Мину снова становится отсутствующим, углубленным в себя. Она стоит в полупрофиль к Анне-Карин, и свет из окна освещает ее распущенные волосы.

Анна-Карин смотрит на портрет женщины в синем платье. Потом снова на Мину.

— Кстати, о двойниках, — говорит она. — Вот на картине твоя копия.

Она показывает Мину портрет.

— Ничего подобного, — отвечает Мину.

— Правда-правда, — настаивает Анна-Карин. — Ну то есть если сравнивать каждую черту, то может и нет. Но общее сходство просто удивительное.

Мину, не мигая, смотрит на картину, как будто это стихотворение на китайском языке, которое Анна-Карин просит ее прочитать вслух.

— Но она же красивая, — произносит Мину наконец.

Анна-Карин опускает книгу. Мину говорит это не так, как сказали бы Юлия или Фелисия, напрашиваясь на комплимент. Она действительно так думает.

— Ты тоже, — говорит Анна-Карин.

Мину фыркает и отворачивается.

— Не ври, — отвечает она.

— Я не вру.

Мину выглядит раздраженной.

— Я страшная и прыщавая.

— Подумаешь, у меня тоже есть прыщи, — говорит Анна-Карин.

— Меньше, чем у меня.

Теперь злится Анна-Карин.

— Ну, может, чуть меньше. Но есть люди, у которых прыщей гораздо больше. А ты красивая. Ты вполне могла бы быть типа ее реинкарнацией.

Говоря последние слова, Анна-Карин тычет пальцем в картину.

От лица Мину отливает кровь. Ощущение такое, что она сейчас упадет в обморок.

— Что с тобой? — испуганно спрашивает Анна-Карин. Ей неловко. Не хватало еще поссориться из того, красивая Мину или нет!

— Мне нездоровится, — говорит Мину. — Прости. Нужно, наверно, прилечь. Спасибо, что поделилась со мной.

Анна-Карин захлопывает книгу и поднимается с кровати. Мину пытается вежливо ей улыбнуться.

— Ладно, тогда я пошла домой, — говорит Анна-Карин, и Мину кивает.

Какое-то время Анна-Карин топчется на месте. Все это очень странно. Однако Мину не говорит больше ни слова, и в конце концов Анна-Карин, неуклюже похлопав Мину по плечу, желает ей поскорее поправиться и выходит.

Спустившись с лестницы, она видит, что папа Мину сидит в кухне и читает газету. Он не замечает ее, и Анна-Карин молча проходит в прихожую, надевает куртку и выскальзывает на улицу так же бесшумно, как Пеппар.