Шаман всея Руси. Книга 2. Родина слонов - Андрей Калганов

Раздвинув ветви, Аппах увидел того, о ком говорил воевода. Человек поддерживал полы халата, обнажая худые волосатые ноги. Халат и безрукавка на человеке были точно такие же, как и на Аппахе. Аппах метнулся к человеку и ударил его рукоятью сабли по затылку.

«Нальешь в бурдюк зелья, — всплыли слова воеводы, — и, не таясь, пойдешь к стану». Аппах так и сделал — достал из-за пазухи берестяную флягу с зельем, сваренным под руководством Ворона, и плеснул в кумыс.

Шатаясь, побрел к телегам, будто нечаянно упав по дороге, измазал грязью лицо, чтобы стражники не заподозрили подмены. Он добрался до стана, положил бурдюк и, охнув, бросился обратно к кустам.

— Опять скрутило, — крикнул он хохочущим стражникам, — только не пейте кумыс...

Пролетев через кусты, Аппах ползком добрался до леса и растворился в нем. А стражи пустили по кругу бурдюк, и каждый сделал по доброму глотку...

* * *

Когда к прекрасной белой юрте вновь подошли мычащие, перекошенные воины числом не менее двух сотен, когда эти воины стали требовать, чтобы Силкер-тархан позвал шаманов и те изгнали вдруг навалившуюся немочь, когда за полог пахнуло так, как не пахнет кочевник после долгого перехода, на Силкер-тархана снизошло озарение — дар Всемогущего Тенгри.

Полководец понял, что враги повсюду! Это их кознями попорчено войско! Это враги сковали его решимость! Это они вновь опозорили его, заслуженного старика, героя Хазарского каганата.

Силкер-тархан заплакал, потом засмеялся, потом принялся скакать молодым жеребцом, что, верно, и подточило последние силы...

Силкер-тархан не сдастся, тарханы вообще не сдаются. Бескрайнее Синее Небо поможет ему. Оно поможет распознать негодяев, вывести их на чистую воду, пошлет знамения, которые укажут, направят... Силкер-тархан отложит штурм Куяба. Силкер-тархан сперва выловит гадов в своем доблестном войске.

Знамения! Да они же повсюду: в темных углах круглой белой великолепной юрты, в которой и углов-то — раз-два и обчелся, в воде — неспроста она столь прозрачна, видно, Всемогущий Тенгри на что-то намекает, в солнце — почему вчера на него наползали тучи, а сегодня нет... Везде, везде знамения. Силкер-тархан понял! Он теперь ко всему прислушивается, на все смотрит! А как же! Это великий дар Тенгри, не может же полководец пренебречь им. О, как белы стены прекрасной юрты! Не значит ли это, что воины, у которых лица менее смуглы, чем у других, — враги? О, как сладкозвучно поет ветер! А сколько беззубых, шепелявых? Удавить их всех. Зачем стрекочут кузнечики? Не знак ли это, что болтун — отрада лазутчика! О, как прозорлив стал тархан.

И еще Силкер-тархан стал осмотрителен. Он укрылся под войлоками, и его не видно. И сабля в его руке обнажена. Пусть только сунутся! Он им устроит! Он порубит всех врагов! Один! Он один всех порубит! Он...

Что-то лопнуло в груди, и старик затих. Непобедимый Силкер-тархан! Гроза и гордость войска, герой Хазарского каганата.

* * *

Арачын был тем единственным, который осмеливался входить к Силкер-тархану, когда тот был в гневе. Судя по звукам, доносившимся из юрты, тархан бесновался, как никогда. Сотник долго прислушивался, ожидая, пока буря уляжется. Наконец вопли прекратились, и Арачын решился.

Силкер-тархан лежал под грудой войлоков. Арачын разметал войлоки и понял, что случилось непоправимое. Непобедимый сжимал саблю и, ехидно ухмыляясь, смотрел в дымовое отверстие остекленевшим глазом.

Сотник взял старика на руки и перенес на персидские ковры, укрыл овечьими шкурами.

— Спи, Непобедимый, — прошептал Арачын, — никто не узнает, что ты больше не проснешься. Я стану твоими глазами, твоими ушами и твоим языком.

Арачын наклонился к тархану и снял с его шеи серебряную табличку со вздыбленным жеребцом. Такая табличка была всего одна, и тархан никому ее до сих пор не пожаловал, потому что обладатель ее становился равным ему. Теперь любой в хазарском войске должен был подчиняться Арачыну.

Покинув юрту, Арачын поднял над головой табличку и властно крикнул:

— Внимание и повиновение!

Воины, те, что явились с прошением, — едва волочащие ноги, перекореженные, воняющие, как не воняет козел, прожив многотрудную жизнь, — выпучились на Арачына, проглотив языки. Вокруг прекрасной белой юрты повисла гнетущая тишина. Затем зашелестел шепоток, словно чахлый дымок над залитым водой костром.

— Это самозванец...

— Он сотворил с Непобедимым противоестественное...

— Он хитростью завладел табличкой...

— Зачем нам слушать его, лучше прикончим... Толпа увечных воинов надвинулась на Арачына.

Кривые пальцы тянулись к его горлу, трясущиеся руки выхватывали клинки...

— Внимание и повиновение! — вновь крикнул Арачын, и воины, сообразуясь с многолетней привычкой, замерли. — Непобедимый сказал, что девять дней и ночей будет молиться Бескрайнему Синему Небу. Тот, кто войдет к нему, лишится жизни.

— Откуда нам знать, — закричали воины, — может, ты убил Непобедимого и отнял у него табличку со вздыбленным жеребцом.

— Глупцы, кто же может одолеть Непобедимого!

— И верно, — задумались воины, — Непобедимого победить нельзя! А скажи, не говорил ли наш повелитель еще чего-нибудь?

Угадав, куда клонят воины, Арачын заявил:

— Тот, чье имя славно, велел созвать шаманов, чтобы они воскурили священные дымы и изгнали злую немочь, вселившуюся в вас. И еще сказал, что вам даруется право не отдавать третью часть добычи, что возьмете в Куябе, Непобедимому.

— Мы пойдем за тобой! — взревели воины.

И когда наступила ночь, шаманы разожгли костры и побросали в огонь вонючие травы, и воины прошли сквозь костры, но не очистились — духи зла оказались сильнее. Тогда шаманы ударили в бубны и пустились в неистовый пляс. Но, увы, злые духи опять победили — ни один из воинов не принял свой прежний облик... Тогда шаманы приготовили отравленное зелье и дали воинам, сказав, что это им поможет. И духи забрали воинов, спасли от бесчестья...

Арачын знал, на что шел. На самое страшное, что может быть уготовано воину, — на позор. Обман наверняка раскроется, и его ждет суровая кара. Но главная добродетель воина — верность. И Арачын сделал то, что должен, руководствуясь этой добродетелью. И видит Всемогущий Тенгри, Силкер-тархан одобрил бы его действия... Силкер-тархан, но не выродки-темники, и особенно Ирсубай, который не мог простить Арачыну возвышения.

Когда сотник брал под свою руку войско, он не сомневался. Если бы Арачын поступил иначе, началась бы распря, сотня поднялась на сотню, тысяча на тысячу... Осознавая это, Арачын принял единственное верное решение.

С высокого холма он обозревал местность, на которой должно было развернуться сражение. Ветер трепал лисий хвост, свисающий с острия шлема, играл гривой молочной белизны скакуна. Недалеко от военачальника расположились десять доблестных воинов из числа Яростных. В их верности Арачын был убежден.