Сила меча - Дмитрий Тедеев

Нет, не стану я его впутывать. Не тот случай. Ни к чему хорошему это не приведёт. У него и так врагов хоть отбавляй, если ещё и Есаула туда добавить… Я вспомнил мягкое, застенчивое лицо его Егора, представил, как воспримет этот пацан, совсем не похожий на распальцованное миллионерское чадо, известие о смерти отца. Любимого отца…

Не буду я Карабаева впутывать.

Если он вступит в игру, может начаться бойня. И не один Егор тогда услышит страшную весть.

Ладно, отбросили и забыли. Что‑нибудь другое надо делать. Только вот что?

Попробую, пожалуй, за город выехать. Если выпустят, уйду в лес. В лесу им меня не взять. Лес – есть лес, и походил я по лесу в своё время очень немало, знаю, чего от него ждать, где и как он помочь сможет. Лес всегда мне помогал, вытянул даже тогда, когда моя любимая жена Маринка нашла себе другого мужа…

Я слегка прибавил газу. Машина бежала бодро и ровно. Казалось, что она рада, что на закате её дней с ней вдруг стали обращаться не как со старой умирающей клячей, а как с резвой и норовистой молодой кобылкой. Старалась машинка, отрабатывала хорошее отношение, доверие к себе. Спасибо, милая. Извини заранее, если что‑то с тобой случится нехорошее. Машина в ответ на мои мысли успокаивающе гудела мотором.

Зря, всё зря. Не выпустят они меня в лес, ни за что не выпустят. Выедем из города – зажмут в тиски, прижмут к обочине… о дальнейшем думать грустно. В самом лучшем случае – расстреляют, когда буду выбираться из машины. Или прямо в машине расстреляют, если всё‑таки не захотят рисковать брать живым.

Вдруг я почувствовал новый мощный толчок в нашем с Максимом канале, отчаянную попытку прорвать выставленный мной блок. Видимо, мальчишка как‑то понял, что я не просто влип, что мне – хана, доживаю последние минуты. И ломанулся на помощь. Как тогда в Крыму. Сквозь все запоры. И едва не проломился, чертёнок, едва не снёс все мои двери вместе с косяками.

Вот ведь, мелочь настырная, невесело усмехнулся я, заново запирая канал, замуровывая намертво, корёжа, разрушая его. Мне он уже не понадобится, а парню может повредить.

Хороший парень. Повезло Серёге. Мне бы такого сына. А он, придурок, уехал от него к своей Илоне, бросил Максима вместе с Маринкой и Светулькой. Придурок… Хотя – кто бы говорил! Развелись‑то мы оба. Но у него четверо детей уже. А у меня – ни одного, скорее всего. Хотя – могут быть варианты…

Что это я развспоминался? Может, правда, что в последние мгновения у человека вся жизнь его перед глазами пробежать успевает?

Эх, Маруся!…

Вот уже и за город выехали. Что же они не прижимают меня? Так аккуратненько следом и едут, уже не пытаются маскироваться, но и не приближаются, почтительную дистанцию держат, очень почтительную. Видно, опасаются, что у меня ствол при себе, и что я как ковбой из фильмов начну на всём скаку погоню расстреливать. Что же делать они всё‑таки будут? Расстреляют? Впереди дорогу перекроют? А может, ничего не будут? Может, нет у них приказа “мочить” меня или “брать”, может, только слежкой пока и ограничатся?

Не успел я додумать эту приятную мысль, как на повороте, перед которым я слегка притормозил, по моей бедной машине открыли огонь. По колёсам. Профессионально.

Одна за другой лопнули сначала правая задняя шина и тут же – правая передняя. Машину развернуло, юзом швырнуло на другую сторону шоссе, выбросило в кювет, закувыркало по откосу. Сгруппировавшись, яростно вцепившись в руль, я почему‑то изо всех сил пытался выжить в этом бешено скачущем аду, рефлексы сработали надёжно, только непонятно зачем.

Выжить – получилось, даже серьёзно не ушибся. Машина, покувыркавшись, снова встала, умница, на колёса.

А я уже пулей летел прочь, низко пригнувшись к земле, надрывая в себе жилы, сжигая лёгкие. Летел – к лесу, совсем близкому. Мимо какого‑то маленького домика, вот сейчас обогну его, так что он окажется между мной и преследователями, и тогда хрен они меня достанут. Тоже мне, профессионалы, где взять попытались, вплотную к лесу! Придурки!

Когда я уже почти скрылся за домиком, что‑то толкнуло меня в ногу ниже колена. Я кубарем покатился по земле и только потом почувствовал острую боль. Голень была прострелена навылет, пулей маленького калибра.

Так, значит, всё‑таки живым будут брать. Стрелял явно профессионал, причём очень высокого класса, знающий себе цену… Выстрелил в самый последний момент, промедлил бы ещё секунду – и я бы ушёл. В ногу выстрелил. Попасть на такой скорости, ночью, в неверном свете фар, в ногу бегущего стремглав человека – не так просто, в спину – гораздо было бы легче. Значит – живым решили брать. Хрен вам! Моржовый.

Я подковылял к домику, заходя со стороны леса. Домик был нежилой, стёкол в окнах не было. Подтянувшись на руках, перевалился в оконный проём. Зачем я всё это делаю? Ведь ясно же всё. Надо не спастись пытаться, а сделать так, чтобы нашли они не меня, а мой труп. Непривычно как‑то себя в труп превращать, но выхода другого нет…

Я достал из кармана и раскрыл перочинный нож. Совсем крохотный ножик, сувенирный. Ни один мент про “ношение холодного оружия” не заикнётся. Без фиксатора, лезвие тоненькое, гнётся легко, железо мягкое, карандаш не успеешь очинить – затупится. Безобидная детская игрушка. Только вот заточено это мягкое, незакалённое железо – до остроты бритвы. И перехватить такой игрушкой горло – проще простого…

Глубоко вздохнув, я поднёс ножик к сонной артерии. Один взмах, один разрез – и всё…

Чего я жду, чего медлю? Надеюсь на что‑то? Да нет, какие уж тут надежды… Не взяли они меня до сих пор только потому, что уверены – со мной ствол, а нарываться на дурную пулю неохота даже профессионалам. Но это не значит, что они меня не возьмут. Ещё как возьмут. Тем более, что ствола никакого у меня нет. Значит, медлить бессмысленно и опасно. Ладно, всё, пора, а то доиграюсь, дотяну время, буду потом о скорой и лёгкой смерти умолять, и хрен мне её дадут. Самому брать надо, пока не поздно. До пяти считать не будем, последний глубокий вдох, а на выдохе…

Во время этого “последнего” вдоха Максим опять стал мощно прорываться ко мне. Как это он умудрился, ведь я смял, уничтожил канал, отгородился бетонной стеной! Вот ведь паршивец! Даже умереть спокойно не даёт!

Моя “бетонная” стена трещала под бешеным напором Максима и готова была рухнуть. Я изо всех сил стал её укреплять, поддерживать, даже застонал от напряжения. И пока я всем этим занимался, кто‑то тихонько тронул меня за плечо.

Я сразу понял, кто это. Но повернулся, неловко при этом потревожил простреленную ногу, охнул.

Передо мной стоял Максим. В лёгкой больничной пижаме, босиком, хотя этой промозглой ноябрьской ночью было очень даже не жарко. Значит, прямиком из больничной койки. Не смог достучаться через канал связи и пришёл сам.

Он ничего не говорил мне. Да слов и не нужно было. Он не просто сумел создать новый канал связи, казалось, что его мысли звучали прямо во мне. Не просто звучали, бушевали, ревели. Чего там только не было! И горькая мальчишеская обида, что предложенную им помощь отвергли и вместо этого предпочли смерть, и огромная усталость от только что пережитого нечеловеческого напряжения, и жалость ко мне, и радость от того, что застал меня ещё живым, и гордость, торжество, что он всё‑таки смог, успел, справился, прорвался, снёс все барьеры, и теперь всё будет хорошо, потому что иначе и быть не может.