Аркан - Татьяна Русуберг

Принцесса смутно помнила, как оказалась здесь, на пустынном пляже. Она пришла в подземный храм, чтобы завершить посвящение. Жрецы оставили ее наедине со статуей Иш-таб. Вуаль, полная звезд, упала, впервые открыв лик богини. Ее глаза сияли и были голубыми, как море.

Волна перед Анирой вскипела пеной, зашипела и высунула длинный язык. Подол платья тут же промок до колен. Принцесса взвизгнула и испуганно отскочила на безопасное расстояние. Мелодичный смех, раздавшийся за спиной, заставил ее вторично взвизгнуть и совсем не по-королевски крутануться на месте.

— Поразительно! Старая шутка, а все еще срабатывает, — женщина на золотом троне, ножки которого утопали в песке пляжа, снова хихикнула.

— А вы все так же ржете до коликов, — произнес второй, ухающий, голос. — Как последняя смертная, ей-богу.

— По-твоему, Ферруциана, лучше с каменным лицом годами сидеть под тряпкой, как последний попугай?

— На кого это вы намекаете? — обиженно осведомилась крупная сова, которая сидела на плече говорившей.

Теперь Анира была уверена — ухающий голос исходил из ее крючковатого клюва. Хозяйка птицы подмигнула принцессе и сделала невинную мину.

— Мне солнечный свет вреден, — ворчливо продолжила сова, встопорщив перья. — А вуаль, между прочим, предохраняет от пыли и мимических морщин.

Женщина посмотрелась в серебряное зеркало, которое она держала в правой руке, попыталась нахмуриться и разочарованно вздохнула:

— Да, будто ботоксом накачали. Попробуй теперь, изобрази гнев божий. — Зеркало, пуская зайчики, полетело наземь и осталось лежать, полупогребенное в песке. Голубые глаза обратились на Аниру, с разинутым ртом застывшую у кромки прибоя. — Довольно пререкаться, Ферруциана. У нас посетитель.

— Да я вообще молчу! — нахохлилась сова, закрыв круглые желтые глазищи.

Иш-таб — а принцесса теперь поняла, что это была именно она, — вздохнула и возвела очи к небу:

— Подбери слюни, дитя мое.

Анира не сразу сообразила, что богиня на сей раз обращается к ней. Спохватившись, принцесса захлопнула рот, украдкой утерев подбородок.

— Не будьте с ней жестоки, экселенц, — ухнула Ферруциана, приоткрыв один глаз. — Девица никогда не видела говорящую сову.

— Как насчет говорящей богини? — скосилась на птицу Иш-таб. — Придержи клюв, символ мудрости, и знай свое место. Мы и так уже выбились из регламента.

Ферруциана возмущенно гукнула и спрятала голову под крыло, превратившись в пушистый серый шар. Богиня снова обратила голубой взор на Аниру и очаровательно, но несколько напряженно улыбнулась:

— Итак, что привело тебя сюда, дитя?

— Я п-пришла, ч-чтобы… — Анира собралась с духом и спокойнее закончила ритуальную фразу: — Чтобы задать вопрос. — На всякий случай девушка склонилась в глубоком поклоне.

— Фиг тебе, — по-прежнему нежно улыбаясь, промолвила Иш-таб и сложила красивые белые пальцы в неприличном жесте.

Выражение лица принцессы, очевидно, стало настолько ошарашенным, что богиня, не сдержавшись, прыснула. Сова неодобрительно ухнула под крылом. Анира беспомощно осмотрелась вокруг. «Может, это вовсе не Иш-таб? Но как же зеркало, сова, трон?! Все сходится. Да и нет тут больше никого. То есть почти никого». Только сейчас принцесса обратила внимание на мальчишку лет семи, строившего песчаный замок у самой воды дальше по пляжу. Ребенка всецело увлекла игра. Казалось, он не обращает никакого внимания на троицу Анира — богиня — сова. «Кто бы это мог быть? Один из младших богов? Возможно. Но кем бы ребенок ни был, он не может мне ничем помочь».

После секундного колебания принцесса рухнула на колени. Песчинки больно впились в колени через мокрую ткань:

— Величайшая, если я чем-то прогневала тебя, скажи, как я могу исправить ошибку.

Иш-таб резко оборвала смех. Тонкие рыжеватые брови сдвинулись, но на мраморном лбу не образовалось ни единой морщинки.

— Ты пришла неочищенной! — Пальцы богини порхнули вверх по высокой груди и сжали изумрудную гемму, изображавшую глаз.

— Но я постилась! — вскинула голову Анира. — Я не вкушала пищи три дня и три ночи.

— Три дня?! Ты слышала, Ферруциана? — Иш-таб передернула плечиками, и сова захлопала крыльями, пытаясь удержать равновесие. — Сначала смертные постились десять дней, потом пять, а теперь…

— О, времена, о, нравы, — птица патетически закатила глаза.

Богиня удовлетворенно кивнула:

— Напомни мне послать жалобу пантеону. — Ее палец обвиняюще уперся в Аниру. — Тебя запятнал нераскаянный грех.

Девушка упрямо тряхнула головой:

— Верховный жрец, ваш служитель, отпустил мне грехи перед инициацией.

— Нераскаянный грех никто не в силах отпустить! — воскликнула богиня, топнув изящной сандалией в песок. — Кроме меня, конечно, — она нежно почесала сову под подбородком.

«Да какой грех-то?» — уже собралась спросить принцесса, но в последний момент прикусила язык. «Проклятие! Так вот к чему все это… светопреставление! А я-то повелась, как дурочка. Ведь я могу задать только один вопрос, верный вопрос. Ведьма просто хочет запустить когти в мою душу! Но нет, не дождешься, голубушка!»

— Если Величайшая укажет недостойной, в чем заключается этот грех, обещаю, я тут же покаюсь в нем, — Анира стукнула себя в грудь. — Глубоко.

Иш-таб и Ферруциана переглянулись. Сова глухо ухнула и кивнула. Богиня сняла гемму с золотой цепочки и бросила на песок. Круглый камень покатился к принцессе и замер в паре шагов от ее ног. С ужасом Анира увидела, что это вовсе на драгоценность, а живой зеленый глаз, яростно уставившийся на нее. С трудом сдержав рвущийся из груди крик, девушка выдавила:

— Я велела Шазии… моей телохранительнице… пощадить ее. В конце концов, это всего лишь рабыня.

— Гладиатрикс! — поправила ее Иш-таб. Сова угрожающе захлопала крыльями. Глаз недобро прищурился. — Она лила кровь на алтарь моего брата, а значит, служила мне!

— Скоро на ваш общий алтарь прольется столько крови, что Ягуар и Иш-чель будут посрамлены и забыты! — Анира сделала шажок в сторону трона, стараясь не обращать внимания на изумрудное пятно на песке. — Я снова зажгу огонь в ваших храмах, принесу великую жертву. Все, чего я хотела — ускорить события, породить недовольство среди гладиаторов, чтобы ими было легче управлять. Это, — принцесса ткнула в злобно вращающийся глаз, — только первое приношение.

Иш-таб задумчиво облокотилась на ручку кресла:

— Ты говоришь правду, но не всю правду.

Сова, перебирая лапами, нашла новую точку равновесия:

— Бурная ревность совершает больше преступлений, чем корысть, — изрекла мерзкая птица и уставилась на Аниру пронзительными желтыми глазищами.

«И как это они смогли столько рассмотреть из-под своего покрывала?! — мелькнуло в голове у Аниры, пока она лихорадочно обдумывала ответ. — Одно ясно — отрекаться теперь бесполезно и даже опасно».