Пристрастие к смерти - Филлис Дороти Джеймс

— Я живу здесь неподалеку, на той стороне улицы. Пойдемте выпьем кофе.

Войдя в квартиру, Кэрол Уошберн механически двинулась к окну и долго молча смотрела в него. Потом перешла к дивану и стала разглядывать висевшую над ним картину: три треугольника, частично перекрывавших друг друга, — бурый, ярко-зеленый и белый. Почти безразлично спросила:

— Вы любите современное искусство?

— Я люблю экспериментировать с формой и цветом и, поскольку не могу позволить себе покупать картины, пишу сама. Не думаю, что это искусство, но мне они нравятся.

— Где вы учились рисовать?

— Я просто покупаю холст и масляные краски и учусь сама. Маленькая спальня у меня — что-то вроде студии. В последнее время, впрочем, на рисование времени не хватает.

— Весьма недурно. Мне нравится структура полотна.

— Я это делаю, прижимая ткань поверх красок, пока они не высохли. Это самое легкое, труднее всего для меня — ровно класть мазки.

Она ушла в кухню молоть кофе. Кэрол последовала за ней и равнодушно наблюдала, стоя в дверях. Дождавшись, когда Кейт выключит кофемолку, вдруг спросила:

— Почему вы пошли работать в полицию?

Кейт поборола искушение ответить: «В основном по тем же причинам, по которым вы выбрали для себя государственную службу. Мне казалось, что я смогу справиться с этой работой. Я амбициозна. Хаосу предпочитаю порядок и иерархию». Потом она поняла, что Кэрол не интересуют ответы — ей важно задавать вопросы, чтобы хоть робко прикоснуться к чужой жизни.

— Не хотела сидеть в кабинете, — ответила Кейт. — Искала профессию, которая позволяла бы хорошо зарабатывать с самого начала и давала перспективу повышения. Еще, думаю, мне нравится мериться силами с мужчинами. В полицейской школе, где я училась, мужчины эту мою идею не приветствовали. А для меня это было дополнительным стимулом.

Кэрол ничего не сказала, но некоторое время внимательно смотрела на Кейт, потом вернулась в гостиную, а Кейт, возясь с кофеваркой, ставя на поднос чашки с блюдцами и тарелку с печеньем, вспомнила свой разговор с мисс Шеперд, их школьным консультантом по профориентации.

— Мы надеялись, что ты замахнешься повыше — на университет например. У тебя ведь две отличные отметки и одна хорошая по результатам экзаменов повышенного уровня.

— Я хочу начать зарабатывать.

— Это понятно, Кейт, но ты будешь получать полную стипендию, подумай. Перебьешься.

— Я не хочу перебиваться. Я хочу иметь работу и собственное место в жизни. Университет — это три потерянных года.

— Время, потраченное на образование, никогда не бывает потерянным, Кейт.

— А я и не отказываюсь от образования. Я могу заниматься самообразованием.

— Но женщина-полицейский… Мы так надеялись, что ты изберешь нечто более, скажем, общественно значимое.

— Вы хотите сказать — более полезное?

— Скорее более связанное с основополагающими человеческими проблемами.

— Не знаю ничего более основополагающего, чем способствовать тому, чтобы люди не боялись ходить по улицам своего города.

— Видишь ли, Кейт, недавние исследования доказывают, что безопасность граждан на улицах мало зависит от работы полицейских. Почему бы тебе не взять в библиотеке брошюру «Работа полиции в городских гетто: предложения социалистов»? Но если ты сделала выбор, мы, разумеется, поможем тебе. Как ты себе представляешь свою будущую работу? В комиссии по делам несовершеннолетних?

— Нет. Я вижу себя старшим детективом. — Ей захотелось созорничать и добавить: «И первой женщиной — главным констеблем», — но она понимала, что это нереально, как если бы скромная служащая женского батальона возомнила себя командующей Королевской конной гвардией. Амбиции, чтобы их смаковать, не говоря уж о том, чтобы они могли осуществиться, должны базироваться на реальности. У Кейт даже детские мечты были укоренены в реальности: вот появится ее сгинувший отец, любящий, процветающий, раскаявшийся… Но при этом она никогда не воображала, что он выйдет из «роллс-ройса». Впрочем, он так и не появился, и Кейт отдавала себе отчет в том, что никогда, в сущности, и не ждала этого.

Из гостиной не доносилось ни звука, и, войдя туда с подносом, Кейт застала Кэрол сидящей на стуле с напряженно прямой спиной и уставившейся на сцепленные руки. Как только Кейт поставила поднос на стол, Кэрол налила себе в чашку молока, обхватила ее ладонями и жадно отхлебнула, ссутулившись, как старуха.

Странно, что сейчас она выглядит более смятенной и хуже владеющей собой, чем во время их первой встречи, когда они перебросились несколькими словами у нее на кухне. Что же с тех пор произошло такого, что заставило ее обмануть доверие Бероуна и вызвало такую обиду и горечь? Узнала ли она каким-то образом, что не упомянута в его завещании? Но на это она наверняка и не рассчитывала. Может, оказалось, что это значит для нее больше, чем она могла себе представить, — окончательное подтверждение того, что она всегда существовала лишь на периферии его жизни, а после его смерти вообще перестала официально существовать? Она-то считала, что была ему необходима, что в ее скромной квартирке, куда он изредка заглядывал, сосредоточивались для него мир и покой. Может, так оно и было, по крайней мере на несколько вырванных из другой жизни часов. Но она не была ему необходима; ему никто не был необходим. Он делил людей так же, как и всю свою суперорганизованную жизнь, складывая в отдельные ячейки сознания, где они ждали, когда ему понадобятся. «А с другой стороны, — подумала Кейт, — так ли уж это отличается от того, как я поступаю с Аланом?»

Она понимала: нельзя напрямую спросить, что спровоцировало Кэрол на эту встречу, да это и не было важно для следствия. Для него существенно то, что секрет Бероуна раскрыт и что мотив Лампарта стал гораздо более определенным. Но что это дает им в действительности? Одна маленькая физическая улика стоит дюжины мотивов. Вопрос так и остался без ответа: было ли у Лампарта и Барбары Бероун достаточно времени? Кто-то — то ли Бероун, то ли его убийца — мылся в церкви Святого Матфея в восемь часов. Это подтверждают три человека, и ни у одного из них нет ни малейшего сомнения относительно времени. Значит, либо Бероун был жив в восемь часов вечера, либо его убийца все еще оставался на месте преступления. В любом случае невозможно представить себе, как бы мог Лампарт доехать до «Черного лебедя» за полчаса.

Выпив кофе, Кэрол слабо улыбнулась.

— Спасибо, — поблагодарила она. — А теперь мне пора уходить. Полагаю, вам нужно, чтобы все было изложено на бумаге?

— Да, хотелось бы получить ваше заявление. Вы можете зайти в участок на Харроу-роуд, там есть кабинет регистрации происшествий, либо приехать в Ярд.

— Я зайду на Харроу-роуд. Мне там не будут задавать еще каких-нибудь вопросов?

— Могут задать, но не думаю, что вас там надолго задержат.

Подойдя к двери, они на секунду задержались, стоя лицом друг к другу. Кейт показалось, что сейчас Кэрол сделает шаг, бросится к ней в объятия, и ее не привыкшие к тому руки, возможно, сумеют обнять и успокоить ее; вероятно, она даже найдет нужные слова. Но момент прошел, и Кейт решила, что сама мысль была смешной и дурацкой. Оставшись одна, она тут же позвонила Дэлглишу и, стараясь сдержать победные нотки в голосе, сказала: