Эльфийские хроники - Жан-Луи Фетжен

По мере того как Махеолас, Ллиана и сопровождающие их орки спускались к земле, открывался вид на огромный лагерь, расположенный внизу. Это был своего рода третий город, состоящий из больших конических шатров, расставленных без какого-либо видимого порядка и окруженных частоколом. Издалека это выглядело как светлые пятнышки на сером фоне равнины, покрытой низкорослой темной травой и пересекаемой поблескивающими потоками жидкой черной грязи. Казалось, что просто белые камушки разбросаны на застывшей лаве. Везде горело несметное количество факелов и костров, смотреть на мерцающее пламя которых в полумраке глазам было даже больно. От их пламени поднимались вверх огромные столбы дыма, похожие на темные колонны, подпирающие небо. Слышался глухой гул, напоминающий еле слышный шум далекой грозы, но представляющий собой всего лишь хор голосов огромного множества солдат.

Омкюнзы.

Они, вопреки ее предположениям, представляли собой не несколько сотен наемников, а гораздо бóльшую силу, собранную в этой котловине, окруженной горами с крутыми склонами и голыми холмами. По мере того как Махеолас, Ллиана и сопровождающие их орки спускались с одного яруса на другой все ниже и ниже, шум, исходящий от этого военного лагеря, становился все более громким. На его общем фоне можно было различить какой-то грохот, звуки рожков, жуткое рычание, бряцание оружием. Со стороны даже казалось, что внизу, в котловине, идет какая-то ужасная битва.

И затем она увидела их.

Вдоль дороги на длиннющие колья были нанизаны тела людей, карликов и эльфов. С них стекала по кольям кровь. Многие из этих несчастных все еще шевелились, издавая жуткие стоны (особенно когда их начинали клевать вороны). Некоторые тела уже превратились в полуразложившиеся и истерзанные вороньем останки, которые скоро должны уже были рухнуть к основанию своего кола, возле которого уже лежала груда костей — костей тех, кого казнили еще раньше.

Для солдат Кхука это был самый обычный день — день, состоящий из суеты, толкотни, шума, ужаса.

Когда Махеолас, Ллиана и сопровождающие их орки наконец-таки спустились в котловину, Ллиана случайно оказалась совсем рядом с Махеоласом и их взгляды на мгновение встретились. Она при этом не заметила в выражении его глаз даже и следа той надменности и грубости, которую он наглядно продемонстрировал некоторое время назад.

— Доверяй мне, — прошептал Махеолас. — Они — там.

Эльфийка ничего не ответила. Он повел ее дальше сквозь окружающий их враждебный хаос. Махеолас шел вслед за своими телохранителями-орками с абсолютно спокойным и самоуверенным видом, который — в очередной раз — удивил Ллиану. Голые ступни эльфийки при каждом ее шаге погружались в жижу, заполняющую глубокие выбоины на дороге и похожую на густое черное масло с сильным неприятным запахом. Все вокруг было покрыто этой жижей — в том числе низкорослая трава и кустарники, представлявшие собой редкие островки еще сохранившейся здесь растительности. Иногда эта жижа образовывала большие лужи. Какие-то орки, пригибающиеся к земле и одетые не лучше рабов, зачерпывали эту жижу из таких луж в кувшины из обожженной глины.

Была ли эта жижа тем маслом, которое монстры использовали в лампах для освещения своих подземных логовищ и при помощи которого они подожгли лес во время их битвы с эльфами Элианда?

— Это черное масло… — прошептала Ллиана на ухо Махеоласу. — Именно его они жгут, да?

— Это нефть, — прошептал в ответ Махеолас.

Орки загружали кувшинами с этой жижей целые повозки и отправляли их в Нарагдум. Ллиана увидела полдюжины таких повозок, аж прогибающихся под тяжестью груза черной жижи. Несмотря на неискоренимый страх, который вызывал огонь у каждого эльфа, Ллиана мысленно представила себе, какой огромный разгорелся бы костер, если взять и поджечь такую вот груженую повозку. От нее могли бы загореться одна за другой и находящиеся рядом нефтяные лужи, и затем всю долину охватил бы огонь…

Ход ее размышлений был прерван неожиданной остановкой и раздавшимися где-то перед ними громкими голосами. Они, оказывается, уже подошли к воротам, охраняемым группой облаченных в доспехи орков. Воины преградили им путь. Слева и справа тянулся насыпной вал с частоколом — а точнее, с тем, что от него осталось. Воины в доспехах из железа и кожи — черные, как ночь, — привязывали к верхушкам бревен длинные веревки и, с силой дергая за них, валили частокол целыми пролетами. Таков был приказ Кхука.

— Ну, вот мы и пришли, — прошептал Махеолас, не глядя на Ллиану. — Это лагерь новобранцев… Твои друзья находятся где-то тут. Но ищи их здесь уже сама.

Телохранители Махеоласа стали о чем-то шумно переговариваться со стражниками у ворот, а затем крики стихли, и один из орков, охранявших ворота, куда-то ушел и вскоре вернулся с лошадью — первой лошадью, которую Ллиана увидела за довольно долгое время. К ее удивлению, Махеолас без малейших колебаний вскочил в седло. Эльфы в ту эпоху не ездили верхом на лошадях, и лишь немногие из них понимали язык этих животных, которые были для народа леса диковинными существами, о которых ходили легенды. Согласно древним эльфийским сказаниям, табуны диких лошадей, которые паслись в пределах Элианда, вдали от заселенной людьми равнины, были рождены из моря и ветра. Некоторые считали их вестниками богов, и ни один из знакомых Ллиане эльфов не отважился бы к ним подойти. А вот Махеолас уселся в седло без малейшего страха, и, когда он потянул за цепь, чтобы Ллиана подошла поближе, страх, испытываемый ею перед лошадью, вызвал у него искреннее удивление.

— Держись поближе ко мне, рабыня! — крикнул он, заставляя эльфийку подойти так близко, что Ллиана смогла бы даже прикоснуться к боку лошади.

Не обращая больше внимания на Ллиану, Махеолас схватил поводья и, коротко приказав оркам открыть перед ним ворота, проследовал вместе с шагающей рядом с лошадью Ллианой в лагерь новобранцев.

Из сотен новобранцев, силуэты которых виднелись в тени под навесами, лишь немногие подняли глаза и посмотрели на них. Ллиана, как ни старалась, не смогла отличить эльфов от людей, и даже от гоблинов. Все новобранцы стали удивительно одинаковыми: их кожа приобрела сероватый оттенок, смотрели они почти всегда в землю, их тела были скрыты под твердыми кожаными доспехами, в которых все они казались коренастыми и широкоплечими. У большинства из них на головах были шлемы или наголовники кольчуги, что делало их еще более похожими друг на друга. В тех же немногих эльфах, которых Ллиане все-таки удалось распознать, уже не оставалось почти ничего эльфийского. Их красота сменилась невзрачностью, их бледная кожа стала серой, их глаза потускнели, в выражении их лиц сквозил страх. Они стали тенями, ночными существами, морнедхелами, которые пылали ненавистью и каждый жест которых казался угрожающим. Нет, пытаться узнать кого-то было бесполезно… Даже если бы Гамлин или Тилль находились сейчас прямо перед ней, она вряд ли догадалась бы, что это они.

Раздавшийся где-то вдалеке раскат грома заставил ее поднять глаза к небу. Собирались большие тучи (их как будто бы «подпитывали» столбы дыма, поднимающиеся к небу от лагеря), и Ллиана вздрогнула, вспомнив об ужасных дождях, под которые ей доводилось попадать в лагере пленников. Было трудно себе даже и представить, что эта кошмарная страна с неизменно серым небом когда-то представляла собой огромную плодородную равнину и лес с журчащими ручьями. Неужели это живые существа — какими бы своеобразными они ни были — умудрились довести свои земли до такого жуткого состояния? Или эта чернота и скудость были присущи местной природе с самого начала? Может, именно эта местность испортила ее обитателей, а не наоборот? Эта мысль завладела всем сознанием Ллианы и унесла его далеко от этого лагеря и от находящихся в нем вооруженных людей. Если и в самом деле произошло именно это, то есть если земля была способна повлиять на сущность тех, кто ее населяет, то разве эльфы не являются тогда продуктом гармонии, царящей в лесу? Кроме того, разве люди, пребывающие в состоянии постоянной суеты, не являются порождением ветра и равнин, а карлики — детьми скал?