Боевая машина любви - Александр Зорич

«А не будет ли это слишком?» – одернул себя Лараф, когда осознал, что на саму Сиятельную его похоть никогда не простиралась даже в самых смелых мечтаниях.

Но тут кстати вспомнились слова Зверды о Сиятельной. А Эри принес Лагхе приглашение на крюшон, подписанное никем иным как самодержавной владычицей варанской.

«На крюшон» он, конечно же, пошел. Хотя бы уж потому, что побоялся отказаться.

Тщательно раскрашенная и наманикюренная Сиятельная княгиня Сайла полулежала на низкой кушетке, улыбаясь Ларафу казенной улыбкой пресыщенной светской львицы.

– Как ты себя чувствуешь, мой раненый красавец? – поинтересовалась княгиня, благосклонно протягивая обе руки для поцелуя.

«Оказывается, мы с сиятельной княгиней на „ты“!»

– Немного лучше… Немного… Но голова еще дает о себе знать…

– Садись сюда, – она указала на место рядом с собой на кушетке.

Лараф сел.

– Я рада, что ты склонился к благоразумию насчет союза с баронами Фальмскими. И хотя твоя связь с баронессой Звердой успела меня изрядно замучить…

«Связь с баронессой Звердой? Неужели? Так она и с гнорром спала! Ай да медведи!» – пронеслось в голове у Ларафа.

Вдруг ему стала ясна причина ссоры с Овель. А еще спустя доли секунды он понял, что точно так же, как и с Овель, можно запросто поссориться и с Сиятельной.

Упускать женщину-Север ему не хотелось. Поскольку, судя по тому, что говорила его подруга, иного пути, в обход северу, не было.

«С северной женщиной нужно быть резким, напористым и нахальным», – вспомнилось Ларафу поучение книги.

«Начнем с нахальства», – решил он.

– Меня эта связь тоже замучила, моя лилия, – брякнул Лараф. – Меня тошнит от Зверды. Но за это время я успел выведать массу полезных вещей.

В глазах Сайлы блеснули искорки интереса.

– И этими вещами я с тобой поделюсь. Но раньше… Раньше я хотел бы попросить тебя об одном ма-аленьком одолжении.

– Каком одолжении, милый? – проскрипела Сайла.

– Будь так любезна, сними платье, – сказал Лараф, наслаждаясь бархатным баритоном варанского гнорра, то есть своим новым голосом.

«Этим голосом можно говорить любые наглые глупости, все они будут выглядеть умно и свежо!»

– Мое платье? – переспросила княгиня, изображая смущение.

– Именно, – подтвердил Лараф.

– Зачем?

– Я хочу взглянуть на твою умопомрачительную грудь.

– Разве у баронессы Зверды нет груди? – ревниво осведомилась Сиятельная.

– У баронессы? Бр-р-р-р, как женщина она меня не привлекает, – сказал Лараф. Его «бр-р-р» не было притворным. В нем звучала и могильная тоска Большой Работы, и ужас, испытанный тогда на просеке, перед лицом убийц из Свода и безобразных гэвенгов. – Я ее боюсь. Могу поклясться.

К удивлению Ларафа, Сайла тут же встала с кушетки и сняла платье.

Под платьем не было ровным счетом ничего. Лараф отметил неожиданную стройность фигуры Сиятельной. О шести массажистах, которые надрывались над этой фигурой денно и нощно, Лараф, конечно, не подозревал.

«Значит, нахальство дало результаты. Нужно, стало быть, прибавить резкости».

– А теперь ложись, моя лилия. Да поживее! – приказал Лараф, стараясь не думать о том, что будет, если Сайле не понравится такое обращение.

«Не думать» оказалось правильной тактикой. Поскольку Сайле очень даже понравилось такое обращение. Она покорно легла на кушетку.

– Раздвинь ноги. Я буду любить тебя так, как того требуют Уложения Жезла и Браслета, – заключил Лараф.

На самом деле, любить какими-либо иными способами, кроме тех, какие рекомендовала Опора Благонравия, он попросту не умел. В Казенном Посаде этого не умел никто, кроме Анагелы и ее ночного гостя.

– О! О! – взвыла Сайла и покорно исполнила приказание Ларафа, бесстыдно выставив на его обозрение свою жадную устрицу.

«Осталась суровость», – вспомнил Лараф, расшнуровывая гульф своих штанов. Но как ее проявить?

Лараф преклонил колени перед кушеткой, направил своего гиазира в нужном направлении и, положив руки на талию Сиятельной княгини, двинулся вперед.

Даже в этом положении Сиятельная не вызывала в нем значительного возбуждения.

Но гиазир Ларафа исправно делал свое дело и не спешил его оканчивать – до того, как пойти к Сиятельной на крюшон, Лараф самоудовлетворился в соответствии с тем советом, который некогда дал ему как раз на такой случай брат-кавалерист. Надо же – совет пригодился.

А вот возбуждение Сиятельной нарастало лавинообразно.

Закусив нижнюю губу, она протянула к Ларафу руки и начала ласкать его живот, блаженно подвывая и шепча какую-то альковную ерунду наподобие «Лагха, мой желанный, Лагха».

И тут Лараф вдруг понял, что следует делать, дабы проявить суровость.

Не останавливая движений своих чресел, он залепил Сиятельной звонкую пощечину. Не такую, какую давеча отвесила ему Овель, но тоже весьма тяжелую.

– За что ты бьешь меня, мой гиазир? – страдальчески запричитала Сайла, глядя на Ларафа затуманенным страстью взором.

– Уложения Жезла и Браслета запрещают разговоры и дополнительные ласки, – холодно отчеканил Лараф.

– Как это странно, спать с гнорром, – прошептала Сайла и ее глаза блаженно закатились.

– Как это странно, – сказала она и ее бедра совершили несколько непроизвольных, но совершенно невыносимых для самообладания Ларафа движений.

Определенно, ни Заячья Губа, ни, вероятно, Анагела, так не умели. Лараф почувствовал, что его мозг осветили многоцветные фейерверки удовольствия.

– Мне хорошо с тобой, – бросил Лараф, зашнуровывая штаны. – И я люблю тебя!

Эту фразу он прочел в одном из романов про Эр окс Эрра, которыми зачитывались его сестры. Он не знал, что она значит в точности, но помнил, что в той ситуации, в которой оказался он теперь, она совершенно необходима.

Сиятельная воистину сияла.

– Я два года ждала, когда ты скажешь мне эти слова, – княгиня так расчувствовалась, что даже перестала сосать свой палец, что она с удовольствием проделывала, пока Лараф завершал свой туалет.

– Сделал дельце – поцелуй тельце, – Лараф поцеловал Сайле руку.

Сайла захихикала. Каламбур ей понравился.

– Ну, мне пора идти. Работа не волк, – некстати добавил Лараф, само нахальство.

– Мой сладкий гнорр, я буду ждать тебя вечером, – Сиятельная послала вдогон Лагхе воздушный поцелуй.

Лараф закрыл за собой дверь и опрометью бросился к выходу из покоев Сиятельной. «По-лу-чи-ло-сь!» – выстукивало сердце в его груди.