Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

Апрель семьдесят пятого года был тяжелым временем для ресторана «Мао». Ресторан четырежды подвергался нападению водителей-вандалов. Один раз в витрину запустили здоровенным обломком бетонной плиты, а другой — бросились увесистым камнем. Сяо Ди называл вандалов «тупыми фермерами-патриотами». Поездки в Чайнатаун за продуктами прекратились: Сяо Ди считал, что ресторан находится на осадном положении, а когда Сайгон падет, осада заведения только усилится. Запас любимых соусов, приправ и пряностей, без которых Агу было не обойтись, таял с каждым днем. (Тони Эйнджел отчасти выручал старшего брата, добавляя в меню итальянские блюда.)

С самого начала года южновьетнамские солдаты дезертировали толпами. Они хватали свои семьи и всеми правдами и неправдами стремились попасть в Сайгон. Должно быть, беглые солдаты верили, что американцы помогут им покинуть страну. За последние две недели апреля американские вооруженные силы перебросили по воздуху шестьдесят тысяч иностранцев и южновьетнамцев. Но в Сайгоне оставались еще сотни тысяч жаждущих вырваться, и с каждым днем они все яснее сознавали, что будут брошены на произвол судьбы. «Будет как в преисподней», — предсказывал Кетчум. («А чего еще мы ожидали?» — говорил он потом.)

«А задумывались ли мы вообще, чем это кончится?» — мысленно спрашивал себя Дэнни.

Они с Джо сидели за своим любимым столиком и ели. С ними была и И Ин. Китаянка простудилась и пропустила дежурство, опасаясь заразить пациентов больницы.

— Чего доброго, еще вас наделю и повара в придачу, — смеясь, говорила она.

— Спасибо за щедрость, — сказал ей Дэнни.

Джо весело смеялся. Он обожал И Ин. «Он будет по ней скучать, — думал Дэнни. — И я тоже буду скучать по времени, когда Джо требовалась нянька».

За одним столиком расположились две пары, за другим — трое мужчин, видимо бизнесменов. Вечер тянулся спокойно и не предвещал никаких потрясений. Впрочем, было еще довольно рано. А-гу подумывал о специальных решетках для витрин, а пока витрины из соображений безопасности наглухо зашили досками, что, конечно же, портило интерьер.

Эти мысли крутились в голове Дэнни, когда из кухни вдруг вышла Иокогама. Лицо японки было белым как мел.

— Ваш отец сказал, что вам стоит пойти на кухню и посмотреть телевизор, — сказала она.

Дэнни встал из-за стола. Джо захотел пойти вместе с отцом.

— Джо, останься лучше со мной, — предложила И Ин.

— Да, посиди здесь, — подхватила Сао или Каори. — Тебе такое не надо смотреть.

— Джо, Сао дело говорит. Я только гляну и вернусь, — пообещал Дэнни.

— Я, между прочим, Каори, — крикнула японка и вдруг заплакала. — Ну почему мы все для вас — на одно лицо? Конечно, мы же «желтые», «узкоглазые». Вам не обязательно помнить наши имена!

— Что там показывают? — спросила И Ин.

Пары за столиком смеялись над чем-то своим и не слышали выплеска Каори. Однако бизнесмены перестали есть. Слова «желтые» и «узкоглазые» заставили их замереть с бокалами пива в руках.

Сегодня метрдотелем была рассудительная и смышленая Цзу Минь. Сяо Ди был слишком взбешен «фермерами-патриотами», и потому старший брат решил не выпускать его из кухни.

— Каори, возвращайся на кухню, — велела рыдающей девушке Цзу Минь. — Зал — не место для плача.

— Так что там показывают? — спросила И Ин.

— Это не для Джо, — уклончиво ответила Цзу Минь.

Дэнни уже скрылся за кухонной дверью.

Кухня сейчас больше напоминала сумасшедший дом. Сяо Ди орал в телевизионный экран. Сао выворачивало в кухонную раковину, в которой обычно мыли кастрюли и сковородки.

В стороне стоял мойщик посуды Эд. Он был алкоголиком и сейчас проходил курс принудительного лечения. Эд воевал во Вторую мировую. О войне ему напоминали несколько выцветших татуировок на руках. Братья Чен взяли его на работу в то время, когда другие молча указывали на дверь, и потому он испытывал к китайцам нечто вроде собачьей преданности. Помимо алкоголизма Эд страдал клаустрофобией, а когда на небольшой ресторанной кухне собиралось много людей, его страх возрастал. Все политические разговоры в «Мао» были для него настоящей китайской грамотой. Он не любил чужие страны, и уход американцев из Вьетнама считал правильным. В войну Эд служил на военном корабле, плававшем в Тихом океане. И вот сейчас одну японскую девчонку выворачивало в его раковину (недавно отмытую дочиста), а другая ревела и никак не могла успокоиться. (Трудно сказать, какие мысли бродили в голове Эда. Возможно, он вспоминал, как убивал японцев. Среди них могли быть и родственники этих близняшек. Если и были, Эда это не коробило.)

— Что там творится, Эд? — спросил у него Дэнни.

— Толком не пойму, но что-то дрянное, — ответил мойщик посуды.

— Киссинджер[168]— военный преступник! — кричал Сяо Ди.

Появление Киссинжера на телеэкране было недолгим. Агу, крошивший лук-шалот, при одном упоминании ненавистного имени взмахивал секачом. Но сейчас опять показывали прямой репортаж из Сайгона. Вражеские танки катили по улицам осажденной столицы Южного Вьетнама, приближаясь к посольству Соединенных Штатов. Голос комментатора за кадром звучал ровно, словно показывали что-то будничное. Около семидесяти американских вертолетов курсировали между тщательно охраняемым двором посольства и американскими военными кораблями. За тот день было спасено шесть тысяч двести человек. Два последних вертолета увозили посла США и морских пехотинцев, охранявших посольство. Через несколько часов Южный Вьетнам капитулировал.

Но самое страшное было не это. Вертолеты могли перевезти л ишь ограниченное число людей, а желавших покинуть Сайгон было гораздо больше. Сотни остались во дворе брошенного посольства. Десятки вьетнамцев цеплялись за полозья двух последних вертолетов, надеясь долететь до кораблей. Кого-то сшибало воздушной струей, у кого-то не выдерживали и разжимались руки. Вьетнамцы падали и разбивались насмерть. Телевидение все это показывало. В цвете.

— Бедные люди, — сказал повар.

Через несколько секунд Сао склонилась над раковиной.

— Для большинства американцев они не люди. Просто «желтые»! — кричал Сяо Ди.

Агу случалось порезать палец, когда передавали спортивные матчи. Но сейчас телеэкран настолько приковал внимание старшего брата, что Агу вместе с луком-шалотом отрезал себе верхнюю фалангу указательного пальца левой руки. Заплаканная Каори лишилась чувств. Повар сумел вовремя оттащить японку от горячей плиты. Дэнни схватил кухонное полотенце и перетянул Агу левую руку. Отрезанная фаланга вместе с нарезанным луком-шалотом валялась в лужице крови.